| |
Напоследок нас подбросило на кочке, после чего "Форд Таурус" шлепнулся своей полуторатонной сомьей мордой в подходящую лужу и беспомощно забулькал уже бесполезными колесами.
- Красиво, - философски заметил Дрон и выключил зажигание.
Искра ушла из двигателя, но в цилиндрах еще несколько секунд теплилась жизнь: старые поршни по привычке давили бензиновую смесь, а та от азарта взрывалась. Наконец по ржавым чреслам американского динозавра пробежала последняя конвульсия, и он умер.
Захватив из машины только ружья и легкие рюкзаки с самым необходимым, мы вышли в туман. Казалось, что ночь выпарила тысячу озер и повесила их в воздухе. Сквозь мглу едва мерцало окошко вовкиной избы.
Для приличия громко потопав в сенях, покашляв и поматерившись на темноту, мы ввалились в дом. Он состоял из одной-единственной комнаты, по стенам которой располагались топчаны, посередине стол, покалеченные стулья, одну стену занимала печь. Она была похожа на грязную корову, которая до нашего прихода хозяйничала здесь – липким языком облизала немытую посуду, разбросала пожеванные тряпки, наследила на полу и даже на стенах. Теперь она замерла в углу и недовольно чадила кислым дымом. Вовка спал, широко разбросав все три своих конечности, из-под нар торчал костыль. На другой лежанке сидела Зюка и внимательно, но в то же время без эмоций, нас разглядывала.
- Привет, - недовольно сказал ей Дрон. Он вообще недолюбливал Зюку. И втайне от всех ее побаивался.
А все началось много лет назад, когда мы впервые заночевали у Вовки перед последним броском в охотничьи угодья. Тогда девочка подошла ко мне и протянула кулачок. Развернула пальцы и в грязной ладошке оказалось несколько земляничных ягод. Я хотел было взять одну, но малышка тут же отдернула руку и решительно заявила:
- Зюкуника. Догого!
- У-у-у, какая Зюка, - гоготал пьяный Дрон.
Так это прозвище к девочке и прилипло.
Неприятности начались сразу же. Разбитый уазик, утопленный в болоте фотоаппарат, безрезультатная охота.
- Сглазила нас девка! – Почему-то решил тогда Дрон. – А все потому, что ты ей денег не дал!
Логики не было, но несколько суток блуждания в лесу делает людей суеверными. Чудом выбравшись к Вовкиной деревне, я первым делом нашел Зюку и купил у нее земляники. Отдал кошелек, она сама выбрала, сколько надо…
С тех пор мы умасливали черный глаз цыганской дочки разными подношениями. Но она предпочитала деньги. Впрочем, нас это устраивало.
- Ведьма она, ей тыща лет, печенкой чую, - шептал мне Дрон, тыча пальцем в свой страдающий орган.
Я готов был поверить. Зюка не росла. Остановившись где-то между дитем и подростком, она будто выбрала самый подходящий для себя возраст. Мы пытались пролить свет на ее рождение у Вовки. Но в смутном его сознании, навсегда очарованном "Брынцаловкой", существовал лишь один жизненный эпизод.
- Мне сам мастер цеха орден хотел дать! – Рыдал Вовка, приплясывая от возбуждения на культе. – Я поеду в Москву! Работать! На завод! Что??? Думаешь, не возьмет???
- Иди к хренам, Вольдемар, - морщился Дрон и протягивал купюру, после чего подпрыгивающий Вовкин силуэт сливался с деревенским магазином.
* * *
Я протянул Зюке кошелек. С убийственно серьезным видом она выбрала оттуда несколько монет, принесла банку с земляникой. Ягоды внутри были помяты, на донышке сок – было видно, что товар нас дожидался не один день.
- Давай уж спать быстрее, - пробурчал Дрон, протягивая флягу с водкой. - На сон грядущий!
Сон был рваный, болезненный. Проснулся от резкого тычка в бок. В контровом свете от загорающегося зарей окна я увидел Зюку, стоящую за столом. Она что-то сосредоточенно пилила ножовкой по металлу. Оперевшись на локоть, приподнялся. Возвращаясь в явь, заморгал, разлепляя глаза.
В этот момент Зюка уже допилила кукле ногу. Ампутированная пластмассовая конечность свалилась на затоптанный пол, не произведя никакого звука.
- Пойдем отсюда, - зашипел Дрон, - а то я ее пристрелю!
Зюка тактично вышла с куклой во двор, пока мы искали свои подштанники. Покидать нары, согретые теплой грязной коровой, не хотелось. Но и оставаться было как-то тревожно.
- Банку, банку возьми, - почему-то полушопотом сипел Дрон, - а то… Не дай бог!
Я сунул землянику в рюкзак, бросил пару сотенных на стол – Вовке на опохмел. Суетливо, по-татьи, выбрались на околицу. Перед нами на качельках сидела Зюка, укачивая свою покалеченную куклу. Дрон хотел ей что-то сказать на прощание, но лишь махнул рукой: решил не прерывать ее странную колыбельную:
- Я пошла за бойца… Без ноги и лица…
Почти час мы энергично мяли ногами землю в полном молчании. Потом Дрон сбросил рюкзак и привалился к кочке. Я с удовольствием последовал его примеру. Мы смотрели в уже распогодившееся небо. А небо смотрело в нас. И ласточки пулями проносились через наши бестелесные сущности.
- Я пошла за бойца… Без ноги и лица…
- Дрон, прекрати!
Но Дрон уже давно спал, уютно свернувшись калачиком, отдавая все свои страхи, накопленные за пятьдесят лет, теплеющей под солнцем земле.