Виктор Лысенков
Он блуждал по свету уже почти тридцать лет. После длинной отсидки, когда он вернулся в Москву, оказалось, что мать умерла ещё год назад, и её заводскую квартиру отдали кому-то из очередников. Он хотел остаться в Москве, даже думал поджениться, ему тогда было всего тридцать, чтобы прописаться, да не тут-то было: московские бабы не дуры.
Случилось так, что он встретил возле пивнушки двоих мужиков, старше его. После поллитры и нескольких кружек пива они уже знали его судьбу и предложили ехать с ними в Ташкент, тем более, что не за горами была русская зима. "Ташкент - город хлебный", - говорил один из них, которого звали Славка, и у которого жизнь была сломана, как он говорил, из-за суки Нинки. Но, насколько понял Василий, Славка скрывался от алиментов, потому что помимо Нинки, у которой было двое ребятишек от него, ему неожиданно родила двойню Шурка. Он не собирался жениться на ней, но бабы, видимо, после его сладких речей, были свои планы - думала, родит, навсегда привяжет. В итоге всё обернулось скандалом. Женщины подали на него в суд на алименты, и с год он платил примерно пятьдесят процентов зарплаты. Потом запил, потом бросился в бега. Об этом Василию без особых подробностей расскажет Вовчик, который стал бомжом то ли от хилости здоровья, то ли от нежелания работать.
Славка говорил, что в Ташкенте летом легко найти непыльную работу, тёпло и всё дёшево, он знает места на стадионе, где за рубль сторожу можно хорошо устроиться на ночь. А на зиму можно поехать в Душанбе, где нет никаких проблем перекантоваться на дачах в окрестностях города, а летом вернуться в Ташкент, где возможности заработать больше.
До Ташкента они ехали в нормальном вагоне. И работу нашли там быстро – один узбек нанял их поставить новый дувал вокруг своего огромного двора. Но оказалось, что месить глину, да ещё с саманом, и класть дувал из подсохшей глины, нарезая пласты одинаковых размеров на лопату - дело нелёгкое, хотя и кормили неплохо, и спали они на широкой софе на узких матрацах, которые здесь, как пояснил Славка, называются курпача.
Работа им не нравилась. И когда они уже закончили у Хасана, их уже ждал новый подрядчик, потому что Славка насобачился класть дувалы и предыдущая работа понравилась заказчику. Но тут на Алайском базаре Славка случайно встретил своего старого собутыльника Пашку, который подбил их податься в Чарджоу на бахчу. Ему знакомые сказали, что там дыни - до октября, и что корейцы ищут таких как они.
Василия удивили не только эти, малообжитые места, чем-то напоминающие пустыню, по которой они ехали в Ташкент, но и река – могучая, с быстрым течением. В России он таких не видел. И удивило его то, что по Амударье ходили корабли. Он подолгу смотрел, как буксир, надрываясь, тащил баржу против течения. Его почему-то радовал вид кораблей, их медленная, но упорная работа.
Когда-то по пьяни он с группой дружков решили покататься на самоходной барже. Он ни шиша не смыслил в управлении кораблями, хотя очень любил их и иногда нанимался на разгрузочно-погрузочные работы, но зато кампания, взявшаяся покататься – знала в них толк. Один был мотористом на большом корабле, ещё один был когда-то старшим матросом, пока не списали за пьянку. И проехали-то всего ничего, до другого берега Волги. Но там неудачно причалили, баржу сильно повредили. Но даже не это оказалось самое главное. На барже, оказывается, было несколько контейнеров с ценным грузом – его должны были
доставить в Астрахань. Баржа и стояла в охраняемой зоне, но один из кампании, хорошо знавший порт, знал и все лазейки: через одну из таких прорех в ограждении он даже лазил туда и обратно, чтобы сократить дорогу до работы.
С баржи, оказывается, на противоположном берегу легко было перегрузить на машину тюки с тканью, покрышки и даже ящики с наручными часами. Он ничего об этом не знал - думал, баржа пустая, под погрузку. И до конца суда он не понял, знали ли его подельники о грузе. Может, хотели унести пару ящиков с часами? Мужички были лихие, и уже имели по одной ходке на зону. Хоть никто из них не признался, на приговор это мало повлияло: за групповую кражу в особо крупных размерах, связанную с угоном судна, им вломили по двенадцать лет.
Однако корабли он не переставал любить, и на зиму он бы лучше подался в Сочи или Ялту, где море и большие суда, но Славка с Вовкой сказали, что этого не надо делать – там строго, и в милиции сильно бьют.
Его дружки быстро нашли корейцев - работодателей: те брали у колхозов и совхозов землю в аренду, выращивали бахчевые, а где была вода, то и рис, и отвозили всё в центр России. Самим караулить бахчи им было некогда, и они всегда ждали бичей: и еды им не ахти сколько надо, и дынь за два месяца не съедят и десятка: это в первые дни, в охотку, будут жрать, а потом будут делать салаты из помидоров и огурцов.
Бахча, которую ему выпало охранять, была самой дальней от дороги - удобно, не всякий догадается, что здесь вообще что-то растет. Недели через две, а таким был испытательный срок, хозяйка, женщина лет тридцати пяти, оставила ему двустволку с десятком патронов, заряженных дробью. Всё равно рисковала, хотя паспорта свои они отдали корейцам в самом начале. Да и не такие уж большие деньги она стоит, эта двустволка, чтобы заводить из-за неё сильно переживать.
Он и сам знал, что если попадётся с незарегистрированным оружием, то с его судимостью дадут ему как следует. Садиться в тюрьму больше не хотелось. Кореянка Роза появлялась на своей "шестёрке" и привозила ему хлеб, чай и сахар и овощи. На рынке в Чарджоу всё это стоило копейки. Иногда ему перепадали даже конфеты. Роза была хорошим прекрасным психологом - за такие маленькие радости бахчевник будет лучше, чем раб. Другие сторожа умудрялись по полсотни дынь продавать по ночам дошлым узбекам поштучно дары природы каждый день пересчитывать не будешь.
Василий удивлялся, что Роза приезжает без мужа. Думал, она вообще не замужем, хотя была очень хороша собой. Но она зачем-то сама объяснила, что муж на пятнадцать лет старше её, что три года назад его разбил паралич, а единственная дочь живёт в Узбекистане. Вот ей и приходиться одной вести дело.
Василий смекнул, что, может, Роза ему и не откажет. И когда она приехала в очередной раз, он, обычно молчаливый, начал говорить с ней о том, о сём. Расспрашивала его и Роза. Он знал, что она спросит, почему он бродяжничает, где жена и дети, кем работал. И ему совсем не хотелось говорить о дурацкой истории с баржей. Жутко вспоминать. И он уж сам не знает, как сказал ей, что работал вот на такой штуке - мимо по реке в это время шла большая самоходная баржа. Роза спросила в шутку: "Капитаном был"? И он, не зная почему, сказал: "Да, капитаном", - хотя если хорошо подумать, ему сильно хотелось сегодня женщину.
Она спросила его, почему, если он работал капитаном, теперь вот на бахче. Пил он тогда не так уж и много, так что алкоголь не отложил сине – морщинистый след на его лице, как у алкашей, не согнул фигуру. Кроме того, с утра он побрился – помылся, одет был чисто. И он сам, не зная как, начал рассказывать Розе историю, в которой выдумка и правда тесно переплелись. Он рассказывал, что работал в Рыбинском порту, что ночью везли ценный груз по Волге, он доверил руль первому помощнику, а тот, мерзавец, напился и пьяный въехал не под ту ферму на мосту через Волгу. Самому сразу конец, а вот груз смыло в Волгу. Обвинили его, что это мол, он заставил помощника вести баржу ночью – с мертвого не спросишь, как было дело. Ему и дали восемь лет. Пока сидел, сгорел дом. Жена нашла себе другого, тем более, что детей у них не было. Самое ужасное – сгорели все документы капитана, а без них он - куда? Вот теперь хлопочет, как выправить снова диплом. Но в связи с аварией по вине капитана ему предстоит пересдать все экзамены. А это возможно только следующей весной, в сессию в мореходке. Но как получит диплом, опять пойдёт работать на воду.
Ему казалось, Роза верила ему. Они выпили с ней под свежий салат из огурцов и помидоров почти всю бутылку водки, и он всё не знал, как к ней подступиться. Роза вдруг засобиралась. Он вскочил следом за ней, взял за плечи и сказал: "Разве тебе можно ехать сейчас"? Притянул её к себе, она только чуточку поувёртывалась, а потом ответила на поцелуи.
Они проласкались часа полтора, и Роза сказала потом, что она обязательно заедет в следующее воскресенье, а сейчас ей пора - и так придётся придумывать какую-нибудь историю. "Да скажи, что залила плохой бензин и на дороге пришлось продувать карбюратор", – подсказал он ей. "Да уж найду что сказать, - улыбнулась она. – Мои коренчи – всигда красноарменчи, - пошутила она. - Мы всегда ко всему готовы".
Он до глубокой ночи вспоминал её, их ласки.
Эту осень он запомнил, как одну из самых светлых и радостных в своей жизни. Помнил все до единого дня, когда Роза приезжала к нему: их было ровно тринадцать. Уже на третий раз Роза привезла ему шикарный подарок – новые джинсы и куртку, новую тёплую рубашку, свитер и новенькие кроссовки. Она сказала, что хочет, чтобы он выглядел у неё не хуже, чем остальные. Она стала забирать его вещи и привозила обратно в бумажном пакете выглаженными и накрахмаленными. Он почти перестал пить, и через месяц, подъехавший к нему на попутке, Славка не узнал его – Василий был посвежевшим, в балагане на столике лежали крем для бритья, импортные лезвия, одеколон… "Ишь ты, прибарахлился! Ты не хозяйку ли кадрить собрался такими духами"? Василий ничего не сказал ему. А новые вещи лежали в чемодане – он одевал их к приезду Розы, чтобы выглядеть "не хуже, чем остальные". Про себя он отмечал, что в такой одежде, он, пожалуй, потянет и на "капитана". А почему бы и нет? Он же – не из блатного мира. Да и в тюрьме всё свободное время он старался проводить за книгами, хотя, конечно, та обстановка наложила на него отпечаток. Он перестал кого – либо бояться и понял главное - бить надо первым если хочешь остаться живым.
…Как – то Роза, лёжа рядом с ним, сказала: "Вот рожу тебе сына – будешь знать"!.. – "Как же родишь? А муж? Роза вздохнула: "Да что муж… Мы с ним собирались разводиться. Он же на пятнадцать лет старше меня. Мне было восемнадцать, когда меня сосватали. Что я тогда, дура, понимала? Он был молодой, богатый, красивый. Пил, гулял. От меня всё чего- то необычного хотел в постели. Всё не так и не по его. У него до меня столько разных было… Не зря он до тридцати трёх не женился. Я тогда себе цены не знала"… И она сладко потянулась.
Он понимал, о какой "цене" она говорила. От удивительного запаха её тела, от этих скользящих прикосновений он мгновенно возбуждался, и она, смеясь, начинала подсовывать под него ногу.
Как-то раз она сказала: "Рожу, если возьмёшь меня с собой в Москву". Он подумал, потом ответил: "Да в Москве не просто прописаться…" - "Да чего там не просто – надо дать кому следует. Узнай, сколько это будет стоить. И как кооперативную квартиру купить без очереди". – "Да. Думаю, не меньше машины на всё уйдёт…" - "Дурачок, - засмеялась Роза. – Да ты знаешь, сколько чистого дохода даст эта бахча? – Не меньше сорока тысяч". Он обалдел от такой цифры – ему и за десять лет не заработать столько. И он ответил: "Посмотрим". Хотя, что смотреть – объяснить ей, что он всего один раз плавал на корабле с одного берега на другой, и "наплавал" на двенадцать лет? Что у него никогда не было никакого диплома, что он даже курсы шоферов не удосужился окончить? Несколько раз хотел взяться за ум, и никак не мог понять, что это у него никак не получается? Или привык не работать? Жизнь на бахче в роли охранника – разве это работа? Сиди себе, пей чай. Правда, иногда, когда сильно прижмёт, в России они брались копать огороды, помогали на дачах. К тому времени они знали, что на вокзалах ночевать опасно – менты часто будили – били изо всей силы по ногам тяжёлыми сапогами выше щиколоток. Они встречали мужиков, кому так и вовсе сломали ноги. Когда их забрали как-то в милицию, то дежурный по станции не стал их даже слушать, а приказал приподнять штанины. У Славки было пару отметин, а у Вовчика больше, хотя бродяжничали они всегда вместе. И лишь у него отметин не было. "Новообращённый, что ли"? – равнодушно спросил старлей.
Иногда зимой они вынуждены были кантоваться на вокзалах, в том числе, и в Москве. Если не было денег - не совались и туда. Да и с деньгами одного оставляли дежурить – спали по очереди, чтобы не поломали ноги менты, с которыми не было уговора переночевать троим за пятёрку.
Лучший вокзал был, конечно, Казанский - тут всегда было столпотворение, и если удежурить лавку, ночь можно было пробыть в тепле. Отмажутся от дежурного - и порядок. Бывали, правда, проколы, когда приходила другая смена, а у них уже не было денег. Приходилось среди ночи и на мороз вытряхиваться.
Но самое главное, их компания строго соблюдала правило: если ночевать нужно на вокзале, ни в коем случае не нажираться. Побьют, ограбят какие-нибудь ухари из бомжей, а будешь ерепениться, могут и зарезать.
В конце октября, при полном расчёте, Роза оставила ему свой адрес, сказала, будет ждать. Правда, всё чуть не завалил Вовчик, ляпнув, что с такими деньгами зиму можно прожить и в Ялте. Ему пришлось отбрёхиваться, сказав, что Вовчик шутит, и что они сейчас поедут все в Москву решать свои проблемы. На самом деле на зиму они покатили в Душанбе, где присмотрели хорошее место до весны.
Летом он уговорил всех смотаться в Саратов. В городе он надел подаренный Розой джинсовый костюм, кроссовки и пошлёпал по городу. С набережной долго смотрел на белые корабли и баржи, которые медленно уходили по реке в другие миры.
На окраине города он очень быстро нашёл работу – весенние огородные дела. И как повезло - хозяйка дома, одинокая женщина, правда, немного старше его, очень скоро пошла с ним, как говорил Славка, "на сексуальный контакт". Сам Славка был большим мастером по части охмурения вдовушек и разведённых. Летом у Славки обязательно была минимум одна жена. А с годами он навострился жениться на всю зиму. В его сумке лежали и хорошие туфли, и джинсы, и кожаная куртка, и рубашки. Он покупал всё сразу при расчёте на бахче или после другой работы, пока не пропили все деньги. А единожды они попали на золотую жилу: пришли к знакомому узбеку весной, и тот предложил им поехать в горы караулить посевы мака.
На "газике" они ехали до посевов горным ущельем часа три. Уже на месте Хасан показал им место ночлега выбранное так, чтобы ночью никто не мог внезапно напасть. Это была пещера с мебелью и кучей оружия. Сыновья Хасана, которые несли здесь службу, поехали домой. Хасан показал им на ружья, весящие на стене: "Стреляйте в любых чужих. Если нагрянет милиция, скажите, что только сегодня нашли это место, ищем, мол, в горах мумиё. Никого не знаете, ничего не видели. Если всё в порядке, ставьте на повороте камень у дороги".
Сезон они провели удачно и напробовались соломки и анаши. Посевы конопли были неподалеку в ложбине, куда и не всякий мент доберётся.
В этот год Василий "женился" на всю зиму. На день он уходил из дому, а "жене" заранее оставил пятьсот рублей, чему она была очень рада. Славка научил их как находить женщин. Лучше всего – на базаре. Увидел женщину с тяжёлыми сумками - предложи помощь донести. Соглашаются часто. Потом - разговор ни о чём. В командировке, мол. Секретный завод. При расставании предложить расплатиться чайком и попросить телефон. День-два, и ты "женат".
Василий навострился жениться, как и Славка с Вовчиком, на всю зиму. Наде он рассказал ту же версию, что и Розе. Баба оказалась, что надо. Не то, конечно, что Роза, но всё же… Тут он первый раз чуть не сгорел начисто, вроде как на пустом месте. Надя уже не скрывала своей связи с ним, но в город не звала – дача была приличной, тут предстояло прожить ещё месяца два. Можно жить и зимой, если топить.
И вот в один из выходных с рыбалки заехали к Наде её братья с друзьями. Поговорили о том, о сём. И тут Надя скажи, обращаясь к одному: "Саш, а Василий Петрович – тоже моряк. Из Рыбинска". Саша оживился: "Да? Мы много раз бывали в Рыбинске. Я там кое - кого знаю. Ваши бывают здесь, и мы ходили до Череповца. Как, Богданов ещё работает"? Василий сказал: "Работает. Что с ним сделается"! Сашка оживился: "Легендарный капитан! С войны плавает! Сколько же ему сейчас?".
Этот вопрос был обращен к нему. Славка, вроде, нейтрально наблюдал за сценой. "Да седьмой разменял…" - "Какой седьмой! Я там был три года назад – ему семидесятилетие отмечали"! – не понял промаха Сашка. "Ну, я и говорю – седьмой … О его юбилее ещё все газеты писали…".
Это был его второй промах, так как по его версии – он на воле – только год. И Надя хотела задать какой-то вопрос, но тут выручил Славка: "Однажды, когда мы ходили на "Славе" в Антарктику, нам пришлось спасать иностранный корабль". И Славка начал рассказывать историю, слышанную им по радио, или читанную в газете. Был он тогда, в отличие от Василия, простым матросом.
Когда все уехали, и он остался с Надей один, уже в постели она спросила: "А ты откуда знаешь о юбилее Богданова? Ты же в это время сидел. Он оценил её деликатность и ответил: "Да мне друзья написали. И газеты я читал…".
Но этот промах заставил быть его осторожнее. Теперь в России, на берегах Волги, Днепра или Дона он для женщин был уже с Енисея - маловероятно, что кто-то из слушателей там бывал.
А через год они и в самом деле мотнули со Славкой и Вовчиком на Енисей. Опытные бомжи сказали, что в Красноярске летом много богатых узбеков - торгуют фруктами, дынями и арбузами, если постараться, их можно хорошо нагреть. Славку с Вовчиком перспектива насчёт этих черномазых радовала. Но лично ему узбеки ничего плохого не сделали, даже наоборот – платили всегда столько, на сколько и договаривались. И, если разобраться, то относились даже хорошо, если учесть, с кем они имели дело. Да и вляпаться можно было, а в зону он больше не хотел. Вовчик и Славка сами себе хозяева, а он на такие дела не пойдёт.
И он как в воду смотрел: Славка с Вовчиком загремели в Красноярске за мошенничество, и встретились они потом аж через пять лет. Хорошо, что он в тот день прикинулся валенком и сказал, что у него сильно болит печень. Когда вечером они не вернулись, он почувствовал неладное.
И точно: через день нашлись знакомые, которые знали, как Вовчика и Славку замели.
Он нашёл себе работу в Академгородке у какого-то профессора, всё лето помогал на даче по мелочи. В свободное время ходил на Енисей и смотрел на реку, по которой он "плавал". Она удивляла своей красотой и мощью, была намного шире Волги, особенно там, где они угоняли баржу. Волга была необъятной только у водохранилищ – в Самаре, возле Волгограда, Саратова, но там почти стоячая вода. А Енисей – Река! Он смотрел, даже прокатился на "Ракете" до Дивногорска и обратно, и всё не мог насмотреться на белые корабли, "Ракеты" и "Метеоры".
Без Славки и Вовчика ему пришлось туго. Некому было прикрыть, не с кем было отбиться от тех, кто облагал данью таких же бомжей. У кого сила – у того и прав больше. У него, конечно, были знакомые, такие же бродяги. От них можно было даже получить ценную информацию. Но это были все равно чужие. И среди этих чужих было немало пожилых людей. Все они выглядели старше своих лет. И часто, встретив кого-нибудь из бомжей на базаре, на вокзале, он узнавал, что такой-то подох в Астрахани, а такого-то зарезали в Самарканде, а один замёрз даже в Душанбе, и не по причине холода, а просто сильно выпил и навсегда уснул на скамейке в городском парке. Или слышал совсем неприятную новость: в городах Средней Азии таджики и узбеки забивали бомжей насмерть. А милиционеры днём пугали: подожди, возьмём тебя пьяным ночью, потом узнаешь… Правда, они слыхали, что в двух вытрезвителях в Душанбе и ещё каком-то городе Узбекистана проверяющие органы насторожила большая смертность среди попавших в эти учреждения, и говорили, что несколько человек всё-таки посадили. Но и после этого карманы твои выворачивали до дна. Не хотелось думать, что придёт и его время, и он вот так же умрёт на вокзальной лавке, или в подвале, или зимой на холодной даче в каком-нибудь Душанбе или Самарканде. Или забьют насмерть в вытрезвителе и скажут, что таким нашли на улице.
Он пил всё чаще. И один раз попал к малознакомым бомжам. Играли в карты. Ему не везло, и он проиграл все свои сорок семь рублей. Играть больше не было под что. И тут старший из этих бомжей предложил играть на шмотки - на нём была приличная рубаха и Розин свитер. Джинсовый костюм с некоторыми вещами был в камере хранения. Он проиграл свитер. Дальше он играть отказался, и к нему не приставали, даже налили стакан водки из общака, дали старое одеяло, и он быстро уснул под мучительные мысли, что не смог отстоять Розин свитер. Но джинсовый костюм, поклялся он себе, на кон ни за что не поставит.
…Пять лет разлуки потрепали их всех. Он заметил, что Славка стал рыхлеть. А Вовчик, наоборот, отощал. И даже стал сутулиться. Да и он в свои сорок смотрелся тоже "хорошо". Славка даже спросил – не сидел ли он в эти годы? Но пять лет, хоть и воли, это пять лет… "А ты ещё косишь под капитана?", - спросил Славка. "А как же… - ответил он. – Это – мой хлеб…".
Теперь вдруг оказалось, что им, постаревшим, стало выгодно "продавать" Василия хозяевам, особенно одиноким женщинам в небольших населённых пунктах, или в дачных посёлках вблизи больших городов. Из неожиданно добытых денег ему купили новый свитер. Он был даже красивее Розиного, но тот грел душу… Новых ботинок и туфлей у него было аж три пары, новый костюм, несколько рубашек и несколько пар белья. Пришлось для этих пожитков купить хороший чемодан. Экипировался для торгов. И на дачах предпочитали на работы брать его, бича (бывшего интеллигентного человека), чем бомжей, которые и спереть что-нибудь.
Его дружки при посторонних обращались к нему только по званию: "капитан". А в его отсутствие, пользуясь любым случаем, когда дачники или владельцы частных домов спрашивали, что это Василий так неплохо одет? - отвечали: да он интеллигентный человек - капитаном на корабле был! Или: да он не простой человек - Капитан! И если возникала необходимость пояснить, почему он бомжует, тут же выдавалась легенда о том, что у Василия это временные трудности, что после аварии и несправедливого суда он выправляет документы и снова пойдёт работать на свой корабль. А то, что немного выпивает, так начнёшь пить после такой несправедливости. Как правило, это срабатывало. Они нигде дольше одного сезона не задерживались и во второй раз не появлялись. Разве что Средней Азии, но тем бир-бар, кто они, работали бы нормально. А в России Славка и Вовчик имели с этого прямую выгоду: им охотнее доверяли сложные работы – всё же капитан не стал бы водиться с ненадёжными людьми.
Но чаще всего Славка и Вовчик отправляли за расспросами к самому Василию, так выглядело солиднее, и тот важничал, но особо не распространялся: да, капитан он. Да, есть сложности. Немногословности верили больше.
С годами всё труднее стало находить приличных баб и всё чаще, как говорил Славка, приходилось пользоваться шалавами. Женщины эти – битые-перебитые, все сплошь пьянь. Они всё отлично понимали, но ни одна не выступала: дал выпить и спасибо, а лезть с расспросами - можно по морде схлопотать. И без этого они дрались иногда со своими подругами, пустячный спор перерастал в злобную ссору. Стыдно сказать, но "капитан" раза два с хорошего перепою, тоже бил своих подруг. Помнит он, как на заброшенном складе одного из заводов у них собралась компания. Сначала выпили на вокзале, потом приехали сюда. Поставили даже пару кроватей с ближайшей свалки да занесли какие-то нары, на которых восседал сторож из местных, когда завод еще работал нормально. Любят эти восточные люди посидеть, поджав ноги. Напились они тогда! Как возникла ссора между двумя чужими бабами и ими? Но драка была большая, пьяная, бестолковая. Одна из подружек врезала и ему. И когда она хотела огреть его ещё и бутылкой, он сумел пьяно отшатнуться, а затем сильно ударить её. Потом ещё раз… Чужих они тогда сумели выпинать, с ними остались две бабы.
Уже лет восемь, как нашли свою роль и Славка с Вовчиком. Славка говорил, что он приехал к сыну (назывался ближайший городок, километрах в тридцати-сорока), но невестка-змея, под предлогом, что они уезжают на её родину, Украину, в сам Киев, говорила сыну так, чтобы слышал и он: "Пусть поищет себе жилье".
А Вовчика они ну вот только подобрали, ушёл с горя из семьи. И надо сказать, несмотря на сильные загулы, Вовчик по дому-огороду мог больше любого из них. А один раз на даче даже врезал импортный замок, дело, которым никогда не занимались ни Василий, ни Славка.
И всё равно год от года им становилось всё труднее устраиваться. Стыдно сказать, но иногда они пили за счёт синюшных шлюх, с которыми потом и спали чёрт знает где.
Уже четыре года они не ездили в Среднюю Азию - там стало совсем плохо. То в Узбекистане эта заваруха с турками-месхетинцами, то в Таджикистане настоящая война и русским перепадает больше всех. Они сами на вокзалах в товарняках видели тысячи беженцев. Особенно страшно стало попадать в милицию: местные их, русских, били нещадно. Пьяных нередко забивали до смерти.
Иногда Василий задумывался о жизни. Он уже разменял полтинник, Славе было пятьдесят четыре, на год меньше Вовчику. Кому они нужны? Весной и летом они стали чаще наниматься копать огороды или помогать по дому: перегрузить уголь, напилить дров, подремонтировать что-нибудь. Нанимали их либо те, кто занимался коммерцией, либо люди пожилые, больные, кто не мог уже сам вскопать огород или тем более выкорчевать дерево. В таких домах они нередко работали только за харчи, так как старикам без пенсии (почему её стали не платить по полгода? – такого раньше не было) это был единственный способ рассчитаться за работу.
С Ниной Николаевной Василий познакомился случайно. Они приехали в Ростов и не от хорошей жизни пошли на вокзал. Сюда часто за дармовой рабочей силой приезжали люди, в основном, с дачных посёлков или те же коммерсанты, которым уже некогда было работать на своих огородах, да и деньги позволяли нанимать рабсилу.
В Ростове, они знали, хорошо налажена система трудонайма. Тут были свои старшие. Они вели учёт вновь прибывших, расспрашивали, кто и откуда, если сидели, то за что, где прописаны и так далее. При таких расспросах часто находились общие знакомые.
Старший в ту весну на вокзале был Ванюша - так к нему обращались. Ещё молодой, лет сорока мужик. Он им сказал: "Если что не так – найдём где угодно, и вам кранты. Наши не воруют и не клянчат. Чтоб без химии. Ясно"?
Что интересно, вокзальная милиция на сто процентов доверяла следить за порядком Ванюше. Конечно, находились дела и у милиции, особенно с кавказцами, но среди бомжей у Ванюши был полный порядок – здесь не пили, не воровали, не дрались.
Они прождали целый день и получили работу далеко в степи, в огромном красивом посёлке под названием Мечта. Без машины сюда было трудно добраться, потому дачи здесь строили богатые люди. Дачи почти сплошь двухэтажные, а то и трёх. В субботу - воскресенье сюда приезжало много машин, в основном – иномарки, хотя были и наши "Волги" – у военных, которых вывели из-за границы и откуда они и приволокли наши машины.
У Нины Николаевны не было "Волги", но дача была не из последних. Да и сама хозяйка дачи, сразу видно, не пивом в ларьке торговала: подтянутая, не по годам стройная (он скоро узнал, что его хозяйка уже два года, как на пенсии, а по виду и пятидесяти не дашь). Одевалась - без особого шика, но всё на ней смотрелось, всё было к месту и ладно. В тот день она окинула мельком взглядом Василия в Розином еще джинсовом. Зимой, после неожиданного заработка на плодоовощной базе, он купил вполне приличные туфли, так что выглядел он совсем не плохо.
Нина Николаевна сказала, что на участке придётся делать разную работу. Мужчин нет. Хозяин умер больше года назад. Командовал авиацией в Германии, часть расформировали, по приказу начали резать самолёты. У него не выдержало сердце. Потом Василий узнал, что у Нины Николаевны есть сын, преподаёт в Москве в каком – то институте, какую – то хитрую науку и что в свои тридцать пять он уже доктор наук. "Способный мальчик. Весь в отца" - как-то печально сказала Нина Николаевна.
Из коротких разговоров Василий узнал кое-что из жизни Нины Николаевны.
Естественно, Нина Николаевна поинтересовалась, кто он и что, хотя знала, что работников ей подобрали на вокзале, "но им можно доверить".
Он рассказал ей историю про баржу, про Енисей, про аварию и жену.
С годами эта легенда отшлифовалась, и её можно было хоть сегодня в газету – комар носа не подточит. Она слушала без особого внимания - видно было, что его история не очень её трогает. Только спросила: "Что же вам не помогли на службе? Ну, виноваты вы. А жильё? Да и государство погорельцам помогает. К тому же, обязательная страховка. И, насколько мне известно, если ваша квартира или дом даже не застрахованы, человеку оказывается помощь. Меньше, чем при наличии страховки, но всё же…". Он начал крутить, что, мол, погорячился, когда узнал, что жена его бросила и всё пошло прахом. Но потом одумался и прибавил еще про документы, мол, вот выправлю, поплыву снова… "Ну – ну, - сказала она. - Успехов вам". И пошла в дом.
А тут Славка остался один – они работали на соседних дачах. Вовчику что-то понадобилось в Ростове. Он уехал утром и к вечеру не вернулся. Славка особенно не беспокоился: у Вовчика были деньги, перекантуется, если сегодня не сможет доехать. Они выпили со Славкой пару бутылок водки – на его даче давно никого не было, до выходных он чувствовал себя хозяином: в шикарной бане, в раздевалке, помимо скамьи, для него поставили диван и дали бельё. Славка всё расспрашивал про докторшу и поинтересовался, клюёт она или не клюёт.
Нина Николаевна не "клевала". Даже намёка не было, что Василий интересует её как мужчина. Не приглашала в дом, не строила глазки, не вела вольных разговоров. И разговаривала с Василием вежливо, четко обозначив дистанцию.
Он только через месяц впервые попал в дом – хозяйка попросила занести кресло, что привёз ей из Ростова кто-то из соседей. Он внёс кресло в просторную гостиную. В проёме между окнами на столике с роликами стоял телевизор: можно повернуть и так, и сяк, и легко перекатить к другой розетке. Необычный диван и такие же стулья. Трюмо из этой же серии. Ещё столик. Буфет. И на буфете фотография мужика. С приятной широкой мордой. Хоть он был и не в генеральском костюме. Она сказала: "Да, муж. За два года до смерти…".
Василий чуточку подождал. Она спросила: "Василий Петрович! Если вы хотите выпить – я налью". Он обрадовался, думая, что сегодня-то, наконец, дело стронется, потому и согласился сразу. Она принесла открытую бутылку водки и один гранёный стакан. Он понял, что пить она не собирается и спросил: "А вы"? Она отмахнулась: "Что вы, Василий Петрович! Я не пью совсем. И муж у меня не пил…". Он решил отмазаться от подозрения, что он алкаш, как все бомжи: "Да я тоже редко пью…". - "Ну – ну. Кому вы это говорите? Я же врач и вижу по коже вашего лица, сколько вы пьёте. Хотя при мне и держитесь молодцом". У него пропала охота дальше вешать лапшу на уши.
Он выпил, занюхал кусочком хлеба. Нина Николаевна молча наблюдала за ним. Потом сказала: "Если вы не можете бросить пить, то хотя бы закусывайте". – "Почему"? – спросил он. Сколько раз они пили просто так, "под рукав", и ничего! "Извините, но питье без закуски и столько… Боюсь, что у вас - настоящий алкоголизм". Василия это задело: какой он, к чёрту алкоголик, если иногда не пьёт дня три-четыре! Он видел алкоголиков - не просыхают с утра до вечера. Пьют, что попало. А он днём ни-ни. Нина Николаевна махнула рукой: "Так вы навёрстываете вечером. Я же вижу утром, что вечером вы "гуляли".
Тем временем они со Славкой забеспокоились: Вовчика не было уже три дня. Заволновались и хозяева: на даче было много работы: тяпать сорняки, обрабатывать химикатами от колорадских жуков побеги картофеля, а хозяева совсем пожилые профессора. А когда Вовчик не приехал и на пятый день, Славка поехал искать его в город. Вернулся он на следующий день и сказал, что по справочной службе он узнал, что Вовчик в морге городской больницы. Он даже ездил на опознание. Хорошо ещё, что у Вовчика была какая-то справка, что он это он. Говорят, упал. Спросили, возьмут ли они его хоронить. Славка сказал, что даст телеграмму родственникам. У Вовчика на Сахалине сестра и племянники.
Василий больше ни слова не говорил о Вовчике: родственники, скорее всего, не приедут. Может, похоронят Вовчика в общей могиле или отдадут студентам на исследование. Они со Славкой, конечно, похоронили бы Вовчика по-человечески, если бы это случилось, допустим, после дынного сезона в Средней Азии. Но сейчас у них до следующей оплаты оставалось всего триста рублей, а за эти деньги в Ростове разве что можно только поздороваться. И хозяева им не дадут таких денег - нечем будет в конце сезона расплачиваться, здесь не бахча… Они выпили, помянули Вовчика. Славка отбомжевал с ним семнадцать лет. Пять из них – вместе отсидели.
Он вернулся поздно в свои "хоромы", долго не спал. Вот как судьба несправедлива: Вовчик, самый шебутной, и за себя мог постоять, а вот на тебе. Что там случилось? Много выпить один он не мог. Пил только с ними или при них. Бывало, что Славке или пить было не с руки сегодня, когда хозяева были на даче, или было много работы. Так Вовчик скажет: "Ну, как хотите. А я – "поехал". Всё-таки несправедливо, что Вовчик вот так…
Он никак не думал, что и с ним может случиться нечто подобное: или под машину попадёт, или в милиции забьют, или чужие пустят в расход. Жалко было Вовчика. Никто теперь не скажет: "А ну, капитан! Поднимай паруса! Сегодня твоя очередь бежать за "керосином"! Бывало, удавалось хорошо заколымить. Тогда брали и пять, и десять бутылок, и даже больше, и гудели дня три - четыре. А один раз они за вечер выпили сразу восемь бутылок, почти по три на брата. Это - воспоминания о далёком Среднеазиатском загуле в странном городе Денау, куда они заехали к их новым дружкам по зоне. До того дня они не знали, что как раз в это время цвет воровского мира собирается в этом незнакомом городе. И главный из них, за богатым обедом во дворе какой-то хазы сказал им, что может предложить им большое дело. Славка и Вовчик попросили время подумать, а ночью они сели потихоньку на проходящий московский поезд и утром были в Ташкенте.
Утром Нина Николаевна спросила просто, без тени упрёка: "Вы вчера что – то отмечали"? Он осмелился спросить: "Скажите, Вы по мешкам под глазами догадываетесь"? – "Да нет, что вы…" – "А как"? Нина Николаевна посмотрела на него и спросила: "А вы, Василий Петрович, не обидетесь, если я скажу вам правду"? – "Нет, - успокоил он её. Нина Николаевна чуть задумчиво сказала: "Видите ли… У долго пьющих людей на лице образуется особая жировая прослойка, придающая лицу другой цвет, иногда – синюшный. И развивается близко к поверхности кожи мелкая капиллярная сеть, отчего лицо краснее обычного. Особенно нос. Вы же, наверное, видели, как изображают на плакатах алкоголиков"? – "Но у меня же нос не красный…" Нина Николаевна ласково улыбнулась: "Милый Василий Петрович! Не убеждайте меня. За сорок лет, как я начала заниматься медициной, я много чего видела и много чего знаю, чего вы, извините, не знаете. Вам бы полечиться. Бросить эту свою жизнь. Иначе погибнете. И, возможно, очень скоро…".
Его как ударило – он даже не сумел оправдаться, что пили они вчера – за упокой души раба божьего Владимира. А Нина Николаевна добавила: "И после лечения держать себя в руках. Может, жениться. Хотя, в вашем положении, думаю, это не просто…" - "Всё секёт, - отметил он про себя. – Во, бля, толковая"! И тут же, про себя, он выбросил это слово "бля" - в её присутствии даже думать такими словами ему было неловко.
Она узнала о гибели Вовчика через несколько дней. А в тот день он долго рассматривал себя в зеркальце: нос, вроде, как нос. И какой она жир увидела под кожей? Вот если бы она сказала о Славке – там, действительно, морда…
Славке назвали день, когда погиб Вовчик, и они, по христианскому обычаю, отметили и девять, и сорок дней.
Уже накатывалась осень, и они со Славкой вошли в обычный режим зимней жизни, им обоим сильно не хватало Вовчика, весёлого и щедрого. А один раз, в райцентре, в выходной, они точно с такой же парой с вокзала обсуждали свою жизнь. "Да… Хороший был мужик", - сказал тот, что был постарше. – Пропал ни за понюх табаку…" Славка чуть не взбеленился: "Может, и за "понюх"? Откуда мы знаем? Вот если бы мы с капитаном были там…". В словах Славки звучало: ни за что не дали бы в обиду. И ничего не случилось бы.
Они договорились с дачниками, что останутся здесь на зиму сторожами - одному скучно и небезопасно. Воровать стали всё подряд - настоящая "реформа" наступила на дачах. Если раньше стремились стащить оставленное без присмотра, то теперь стали даже сетку рабицу снимать со столбиков. И сами столбики срезать. Даже автоген привозят. И если они будут здесь вдвоём со Славкой – многие из окрестных не сунутся - такие, как они, по их мнению, и убить могут.
Уже выкопали картошку, перекопали огороды, свободного времени становилось всё больше. По вечерам Славка иногда подьелдыкивал его: "Ну, как твоя докторша? – не сдалась ещё"? Ну что пристаёт? Он же ему объяснил, что Нина Николаевна - не из тех, хотя понимал, что довод этот - не убедительный, но точно объяснить не мог. "Да что не из тех! – возражал Славка. – Фаловать как следует не умеешь! Взял за титьку, потом за задницу, потом пониже, и готово"!
Славка был большой мастак по части баб. Да им, наверное, нравились такие здоровые. Хоть Славка и сдал за последние годы, но был ещё высок и силён. На дачах он быстро нашёл себе какую-то Нюрку: доярки приносили сюда ворованное молоко с фермы, так он одну, при хороших грудях, быстро захомутал. Ездил к ней в райцентр, а среди недели она сама появлялась здесь, когда не было Славкиных хозяев.
И каждый раз, когда он приходил к нему раздавить пузырёк под обильную закуску, разговор всегда касался его хозяйки. "Ну что, ты ещё не того"? – Славка, казалось, переживал за него. А, по сути, наверное, больше возмущался: "Ну, как это так – лежит рядом, можно сказать, как не взять? "Все они одинаковые, - убеждал он Василия. – Это в городе она, может быть, будет выпендриваться – неудобно от знакомых, то да сё. А здесь… Ночь… Вдвоём на даче…" - "Да она же спит в доме", - пытался он возразить. "Э – э. Тоже мне, хахаль! Да ты попросись телек посмотреть. За вечер, она тебе хоть чаю предложит. А ты намекни, что чай, мол, не пьёшь. Она обязательно тебе предложит выпить – ты не отказывайся. Потом скажешь, что один пить не будешь. Ну – по маленькой. Она и выпьет. А дальше – пошло – поехало".
Он объяснил ему, что Нина Николаевна не пьёт совсем, и в дом его не приглашает. Видимо, его общество ей не нужно. Он всё никак не мог постигнуть границы, которая разделяла их, не мог понять, как относится к нему Нина Николаевна: вроде не презирает, относится ровно, но какая стена между ними - не понимал.
Тем временем наступил декабрь и в степи закрутило. Они стали экономить деньги, чтобы не пролететь сразу и не сидеть потом насухую, пока хозяева подбросят денег. А Василий решил, может, это и к лучшему, и он начнёт сокращать норму, к весне совсем бросит пить, и, хоть он не думал, что Нина Николаевна воспылает к нему любовью, но верил, что это как-то изменит их отношения. Славка был рад его новому чудачеству, спрашивал, что случилось, а он объяснял, что болит печень.
Как-то под Новый год Нина Николаевна приехала на дачу за продуктами с одним из соседей, у того, как на грех, сломалась машина и они остались ночевать. Василий посоветовал прибавить газа в котле, ему на зиму был оставлен ключ и дано задание немного подтапливать, чтобы дача не промёрзла и не полетели батареи отопления. С котлом проблем не было - только следи за уровнем воды, и иди к Славке.
По случаю прибытия денег Славка смотался в село, купил водки и теперь они пили. "Давай, сегодня не мазани! Она здесь одна. Возьми с собой пузырь и вперёд"! Он всё не соглашался, а Славка, чем больше напивался, тем становился смелее и нахрапистей: "Слушай, если ты не пойдёшь - я пойду! Скажу: мол, так и так, дай ему, он сам попросить стесняется"! Эта идея так понравилась Славке, что, выпив ещё одну бутылку, он стал одеваться. Удержать Василий его не мог. "Не бойсь, Капитан! Курс я держу твёрдо"! Василий не знал, что делать.
У дачи Нины Николаевны Василий сделал последнее усилие остановить Славку. На его счастье, на шум вышла Нина Николаевна: "Василий Петрович, что это вы тут делаете? Что за странная возня"? Он не знал, что ей сказать, но Славка, пьяный-пьяный, а начал вежливо: "Да понимаете, Нина Николаевна! У нас тут проблема"! - "Какая"? - "Да понимаете - больш – а – я"! - "Слушаю вас". По её тону Василий понял, что она приготовилась выслушать их просьбу о пузырьке. Но Славка вдруг сказал: "Понимаете. Одному гражданину Вы очень нравитесь". - "Что же это за проблема, я многим нравлюсь. Вроде, не последний человек…" - "Да нет, я в другом смысле…" - "А –а! Догадываюсь! Этот человек - вы"? - "Да нет, что Вы! Это - он"! - и Славка указал на Василия. "Правда? - спросила Нина Николаевна. - А что же он сам об этом не скажет? Вы - адвокат"? Василий тут же вступил: "Да не верьте Вы ему. Врёт всё. Разыгрывает Вас". Нина Николаевна видела, что Василий - чуть ли не трезвый, и должна бы верить ему. Конечно, такая умница сразу поняла всё. Обращаясь к Славке, но чтобы и Василий мотал себе на ус, почти отчитала: "А вы понимаете, молодой человек (вот она его сделала! – если только с пьяных глаз понял!), нужно ли это мне? И в какое положение вы ставите меня"? - "Так он же…" - Славка не договорил. "Вы хотите сказать - любит"? - Славка был ошарашен её смелостью. - Так вот, мил человек, на все любви мне просто не угодить. Вот об этом подумайте. На досуге. У вас его здесь очень много". Славка, казалось, растерялся: "Да он же - не все! Он же - капитан"! Василий пытался остановить его: "Не надо, Слав"! А Нина Николаевна сказала: "Ну, раз он – капитан, то ему и принимать решения. Он же старший по званию, не так ли, солдат"? (матрос бы надо, подумал Василий). Славка махнул рукой, словно только этого и ждал: "Да ну вас! Разбирайтесь сами"! - и почти твёрдой походкой быстро пошёл прочь, то ли ожидая, что его окликнут, то ли действительно решил уйти.
Нина Николаевна сошла со ступенек, подошла к Василию, и чуть тронула его за козырёк вязаной кепки: "Ну, капитан! Улыбнитесь! В жизни бывает всякое. Забудем этот мелкий инцидент. Ваш друг - просто выпил. А водка - не лучший советчик…" - "Извините, извините - я не хотел Я не смог его удержать… Он сам…" - "Да я понимаю. Это такая шутка". Она не сказала - дурацкая, чтобы не обидеть его.
Славка встретил его удивлённо. Его развезло ещё больше, и он сокрушался: "Так вы не договорились? Так я же специально тебя оставил одного! Я ей сказал, что ты к ней не равнодушен"! И, узнав, что он извинился и ушёл, Славка стал упрекать его: "Ну, какой ты в пи..у капитан! Бабы испугался! Я бы на твоём месте…".
Василий прервал его: "Какой - никакой а капитан"… - "Вот именно, какой - никакой". И, спохватившись, что может обидеть Василия, и они могут разойтись, как в море корабли, а это было бы слишком, особенно после смерти Вовчика, он добавил с некоторой гордостью "Волк, хоть и речной, а не морской….".
И Василий обрадовался, что не надо дальше ничего выяснять, а может, и бить по морде Славку. И он сказал твёрдо: "Но всё же – Капитан"!
Нина Николаевна в следующий раз приехала в марте. И не одна - с ней была целая кампания хорошо одетых незнакомых людей. По разговору и обходу всего участка он понял - речь идёт о продаже дачи. И точно: в тот же день всё было решено.
"Василий Петрович! Я вас рекомендовала новым хозяевам. Захотите, будете им помогать на огороде и сторожить, когда их не будет. Это мои знакомые, очень приличные люди. Не обидят". И, сделав паузу, добавила: "Видите, пришлось продать. Сына сюда просто не отпустят, а одной мне всё это ни к чему… ".
Она уехала, а он не остался у новых хозяев, как и вообще в этом посёлке и даже районе – он знал, что Нина Николаевна летом может сюда приезжать просто отдохнуть с теми друзьями, у которых была своя машина. Им со Славкой пришлось расстаться с Мечтой. Уже через несколько дней они копали огороды в другом дачном посёлке – в полутора километрах от станции Хапры. Здесь были тоже очень хорошие, новые и богатые дачи.
19/IУ-1996г.
