Публицистика
21 ОКТ. 2013 | 11:47
Из пункта "А"

Разглядывать дореволюционные фотографии, по емкому сравнению одного моего коллеги, это как смотреть на свет потухших звезд.

И мы все что-то пытаемся углядеть в них. Что-то манит, завораживает, что-то важное скрывается в этих фотографиях. А что – и сами не знаем. Но чувствуем, что это что-то очень важное. Первоначальное. Код русского генома.

Конечно, нет такого научного понятия – русский геном. Как и русских, строго говоря, нет. Так утверждают некоторые серьезные ученые и космополитически воспитанные либералы. А русская боль – есть. Русская душа – есть. Когда она начинает болеть – мы понимаем, что она есть. Бредовое, казалось бы, словосочетание "боль русской души" для каждого русского обретает вполне понятный, определенный смысл. Выходит, что и русские – тоже есть? То есть все же существуют некие косвенные свидетельства нашего особого (не избранного, но иного, именно русского) существования?

На пожелтевшем монохроме мы ищем свою собственную совесть. Мы знаем, что когда-то она была – совместная весть о Боге. В групповых полковых портретах, в манерных барышнях, в колоритных крестьянах. Какая-то чинность, достоинство во всем. Неторопливость. То, что мы уже безнадежно потеряли. Но отпечаток в геноме остался. Мы когда-то были такими. И страшно тоскуем о том.

- Мужики! До деревни далеко? – Кричу из окна своего джипа бредущим вдоль дороги аборигенам.

Те останавливаются, внимательно осматривают машину. Я вынужден окончательно затормозить.

- Это смотря, как считать…

- А как считать, мужики? Далеко или нет?

- Ну… У нас это по-разному бывает. Сигареткой угостишь?

Разговор растягивается на десять, двадцать минут. Я уже сижу с мужиками на обочине, курим по третьей. Я начинаю понимать, что зря спешу. Надо посидеть и посмотреть вокруг. А вокруг мно-о-о-го интересного. Вот белка прошуршала в рыжей листве. А в прошлом гОде белки мигрировали через вот эту речку. Почему? Вот ведь вопрос! А нынче они вернулись. Стало быть, все в порядке. А коли в лесу порядок, то и у людей то ж. И охота будет, и речки не пересохнут, и орехи с ягодами будут.

Далеко или нет до точки, которую ты определил, как конец своего маршрута, – вопрос не математический, а философский. И надо ли туда вообще спешить – тоже большой вопрос. Возможно, важнее понять суть дороги? И каждый русский меня сейчас прекрасно поймет.

- Сыночек, ты бы лучше не курил, - причитает мама, - и вот эта бутылка пива, зачем тебе? Ты сопьешься.

- Мама, я не посылаю армии на смерть, я не подписываю живодерских законов, я паркуюсь так, чтобы "скорая помощь" могла подъехать к нашему подъезду. Я плачу такие налоги, что, если внимательно посмотреть на цифры, то можно заплакать. Этого мало?

- Я хочу, чтобы ты пожил подольше…

- А зачем?

- Подписывай, что тебе говорят, только не кури!

Жизнь – высшая ценность для моей мамы. Только жизнь имеет значение. Но жизнь без чести – не имела смысла для тех, чей свет доносят до нас старые фотографии. И я расстегиваю рубашку, чтобы эта энергия оставила загар на моей коже. Хотя бы только загар.

Как давно вы не стрелялись?

"Сердце – женщине, долг – Отечеству, честь – никому", - в финальном пункте за номером "26" говорится в дошедшем до нас "Кодексе чести русского офицера" образца 1904 года. Там еще пишется, что не надо давать пустых обещаний, что не зазорно подать руку врагу, что русскому офицеру не пристало участвовать в придворных камарильях. Найдите в интернете этот список и по каждому пункту проверьте себя.

Стыдно?

Вот тем и теребят нас старые фотографии. Им – было стыдно. Нам – нет. В пыли недовоеванной Гражданской войны мы интуитивно ищем, где наши предки потеряли стыд. И не передали нам этот внутренний маячок, который с точностью автомобильного навигатора определяет правильный поворот.

Может быть, этот маячок был похоронен на Перекопе? Или уплыл из Крыма через Черное море в никуда? Или его затопило кровью в ВЧК, и он перестал действовать? Или его напрочь заблокировал страх, парализовавший на долгие десятилетия нашу страну?

Или все началось раньше? Где-то под Луцком в 16-м? Когда армию Брусилова почему-то не поддержали соседние генералы? Когда даже они, генералы, так устали, что заткнули уши, чтобы не слышать зов маячка?

Когда мы массово оглохли?

Нынешний главный санитарный врач России жизнь положил, чтобы оградить нас от вредных заграничных микробов. Минздрав надорвался уже предупреждать о вреде всего потенциально опасного. Президент сделал Олимпиаду национальной идеей. Что ж мы не живем здраво, долго и счастливо? Отчего ж мы, непутевые, мрем?

Я разглядываю на открытках тучных купцов у самоваров и графинов с водочкой. Графины – это, конечно, эстетство, водку тогда измеряли ведрами. Смотрю на столичных щеголей с папиросами. "Добрый табак от компании…" "Добрый" - значит добрый, ни фига не "лайт". Завораживают сцены в кокаинистских салонах с бесстыдно декольтированными барышнями.


Казалось бы, вконец разложившееся и погрязшее в грехе общество, живущее не по-Онищенко. Обреченное.

Но в колоде открыток – строящиеся дредноуты, рабочие в чистых фартуках у станков, Зимний дворец, переделанный под лазарет… Как мы так жили неправильно, что к 1913-му году стали одной из ведущих экономик мира (по крайней мере, в пятерке)?

В 1897 году нас было 126 миллионов (без населения Финляндии). В 1914-м – 175 миллионов. И это без компьютерной томографии, без аппаратов, заменяющих целые органы, без всего этого колдовства современной медицины! После "Великого Октября", Гражданской и первых советских реформ – осталось 100 миллионов (1926 г). Сейчас – 143. С томографией, Олимпиадой и Минздравом.

Складывается впечатление, что здоровье нации находится где угодно, но только не в пресловутом "здоровом образе жизни".

Живущие бесцельно, без цели, долго не живут. К чему Господу, если предположить его существование, здоровые, но бессмысленные – без смысла - тела? Мне кажется, что те, те, на открытках, знали, зачем им прожить завтрашний день. У них еще был маячок, точно указывающий путь.

Загляните в народный календарь. Эту заметку я пишу 19 октября. Это Денисы Позимские. Фома. "Отстал от ночи день - запнулся валенком за пень. Потянул Денис день на низ. Фома - бери всё задарма. Житейские взгляды Фомы близко касались забот и чаяний крестьянина, умевшего ценить труд, беречь добро, добытое трудом. Поэтому и нарекли Фому "большой кромой" за то, что поощрял бережливость и запасливость. Кромой сельские жители называли торбу, суму, место в амбаре для хранения зерна или других продуктов. От этого слова пошло множество выражений и понятий в русском языке: "большекромый", "укромное место", "скромность", "закрома" и т. п. Про нерадивого, бесхозяйственного и расточительного мужика говорили: "Велика крома, да пес ли в ней". Ко дню апостола Фомы подводили окончательные итоги хозяйственного года. Определяли величину достатка, добытого на протяжении лета. И если амбары, лари, чуланы, погреба оказывались наполненными, с удовлетворением отмечали: "Рад Аника, что крома велика". И с благодарностью ставили в церкви свечу перед образом апостола Фомы – мудрого и доброжелательного наставника и покровителя честного достатка".

Какой сложный, насыщенный делами сегодня день! Но для меня это из области сказок. Ибо "кромы", тем паче большой, у меня нет.

Возможно ли вернуться в "пункт "А", из которого мы вышли? Конечно, нет. Но от одной мысли о нем чудится, будто завтра я встану и буду совершать добрые, необходимые для моего рода дела. Как делали это встарь. Те, кто на открытках.