 |
|
Трагическая история России последних ста лет – это история, прежде всего, русского народа. Его не удалось окончательно разгромить и уничтожить большевикам, это не получилось и в 90-е. Невероятная сила и выносливость народа, который не получилось раздавить, трагедия оторванных от своей земли, распыленных по огромным пространствам русских. Одна семья, один очевидец. Сколько таких историй в каждой семье?
Мне было четыре года, когда пришлось покинуть навсегда мою малую Родину. Моей малой Родиной была Саратовская область, Федоровский район. Я узнала историю этой земли из рассказов моих родителей Акима Дмитриевича и Пелагеи Ивановны. Еще во времена Екатерины II началось заселение этого края. По названию наших сел Калуга, Тамбовка, Пензенка и другие можно полагать, что заселение происходило из Центральной России. В это же время поселились там и немцы, приехавшие из Германии. Немцы селились отдельно от русских на хуторах - по две-три семьи. Так и жили они веками, охраняя российские земли от кочевников с востока. Бескрайние ковыльные степи, переливающиеся волнами при малейшем дуновении ветра, трель жаворонков где-то высоко в небе и запах полыни, напоминающий родную степь. Как в подсознании сохранились давнишние, из другой жизни, звуки на пруду, радостные крики детворы, эти далекие и родные звуки моего детства - оно очень рано закончилось в моей жизни. Вероятно, в четыре года я не могла помнить ни пруда, ни купания на этом пруду, однако где-то в глубине души генетически я воспроизводила эти ощущения: и горячую дорожную пыль под босыми ногами, и высокое небо под жаркими лучами солнца, запахи полыни, богородской травы. Вспоминается и такая картинка. Воскресный день. Бабаня из церкви пришла после обедни. Она не одна, с ней ее приятельницы. Одна из них Уляша. Они сидят в горнице, пьют чай из самовара. В сахарнице мелко наколотый сахар, в то время его продавали головками. Чай пьют подолгу, наливают в чайные чашки, переливают в блюдца. В горнице по-праздничному чисто и светло. Все наполнено радостью. Таковы мои детские впечатления.
Помещиков в наших селах не было, не было и крепостных крестьян. Народ был трудолюбивый, инициативный. К этим людям, населяющим южные земли Поволжья, по-видимому, нельзя было отнести определение В. И. Ленина-Ульянова о том, что русский человек плохой работник по сравнению с передовыми нациями. Об этом В. И. Ленин писал в своей работе "Очередные задачи Советской власти", имея в виду режим царизма и живости остатков крепостного права, отрицательно влияющие на трудоспособность русского человека. Дома здесь были чистые, ухоженные, в лаптях здесь не ходили. По-видимому, немалую роль в становлении культуры оказали поселившиеся здесь немцы, привезшие сюда европейскую культуру. Здесь они занимались, как и русские, хлебопашеством и животноводством. На широкую ногу была поставлена торговля. Ярмарки устраивались в Покровске, ныне город Энгельс. Сюда крестьяне привозили арбузы, дыни. Торговали пшеницей, шерстью овечьей и верблюжьей и многим другим. Из Покровска привозили товары: одежду, обувь, сахар, яблоки. Садов в наших селах не было. Капусту, огурцы, помидоры сажали возле пруда, солили на зиму. Мочили яблоки, арбузы; арбузы были тонкошкурые и небольшие. Бочки перед солением обрабатывали отваром из богородской травы, закрывали мешковиной, несколько раз взбалтывали, чтобы ошпарить всю поверхность бочки. При мочке арбузов обязательно добавляли солодик. Это не¬большая трава с длинными корневищами, сладкими на вкус. Главой нашей большой семьи был дед Дмитрий Лаврентьевич. Это коренастый, плечистый мужик с окладистой, черной бородой. Он обладал хорошим голосом, по воскресеньям пел в церковном хоре. Во времена моего деда, а особенно прадеда, устраивались кулачные бои: улица на улицу или даже село на село. Прадед Лаврентий Титович был деревенский силач, в кулачных боях был непобедим. Бабушка (бабаня, как мы ее называли) Варвара Федоровна небольшого роста, голубоглазая, с правильными чертами лица. Дед ее очень любил и, как говорила мама, носил ее на руках. Родила она ему шестерых сыновей и четверых дочерей. Все дети, кроме одной дочери, которая умерла в детстве, благополучно выросли. Семья была дружная, трезвая, учились в деревенской школе, где кроме обычных светских предметов, был и закон Божий. Христианские традиции господствовали в этой семье, ругательных слов не произносили, никто не курил и не пил. Все это считалось грехом. Ели из одного большого блюда деревянными ложками. Детям никаких привилегий не было. Мужчины считались добытчиками и кормильцами. Все обязанности в доме строго были распределены. За порядком следила бабушка Варвара Федоровна. Трое старших сыновей Михаил, Аким и Иван женились до 1931 года, по обычаю, жен привели в семью деда. Так появилось три снохи - Василиса, Пелагая и Аксинья. Каждая из снох выполняла определенную работу по дому: старшая Василиса пекла хлеб и готовила, ей помогала моя мать Пелагея. Мужчины кормили и убирали скот, женщины доили коров. Весенние, летние и осенние работы в поле выполняли сообща, однако вспашку земли производили муж¬чины. Выезжали в поле на лошадях, там и ночевали, варили и мыли посуду, порой собакам отдавали вылизывать посуду после еды. Трудились так упорно, что рубашка просаливалась от пота и становилась колом. Наделы земли распределялись один раз в двадцать лет и только на мужчин. Бывало, что крестьянский сын, рожденный после распределения, женился, а своего надела еще не получил.
Итак, в семье был определенный уклад, освященный религиозными чувствами и представлениями, где соблюдались заповеди православной церкви. Общество, по мнению Ф. М. Достоевского, и должно строиться, прежде всего, на началах религии, а потом уже на началах науки и разума. Разум, по его мнению, смешивает добро и зло, наука же дает разрешение кулачное, религия же сплачивает нацию, создает ее фундамент. Особенно Достоевский предостерегал от полунауки, к ней он относил различные социалистические направления. "Полунаука" самый страшный бич человечества, хуже мора, голода и войны, неизвестный до нынешнего столетия". Эти мысли высказывает герой "Бесов" Шатов. Это было предупреждением российской интеллигенции, но она не вняла. После революции действительно были и голод, и мор, и война - все вместе взятое.
Было раннее утро. Село еще спало. По сельской улице шел молодой человек, ему было 24 года, но у него уже было двое детей: я и моя сестра. Под уздцы он вел жеребенка. Он чудом уцелел, когда выводили со двора всю скотину. Шло раскулачивание. Сердце молодого человека разрывалось на части: он любил лошадей, холил и чистил их, выезжал в ночное, купал в речке, а потом тщательно вытирал, чтобы шерсть заблестела. Любил он и этого жеребенка, а теперь он вел его к реке. Ему очень жаль его, слезы подступали к горлу. Он его вел к реке, чтобы утопить его. И утопил. Их раскулачивали дважды. Первый раз в 1929 году, но затем вернули все.
Второй - в 1931 году, отец работал в колхозе, к нему подъехал двоюродный брат, сказал тихо "Вас раскулачивают". А мать моя сидела в комнате, когда в окно увидела чужих людей, вошедших во двор: она поняла, что они пришли не с добром. Она свалилась с табуретки в глубоком обмороке. Взяли все, даже с бабки сняли новенькие валенки. Деда Дмитрия и трех его старших сыновей Михаила, Акима и Ивана увезли вместе с другими сельскими мужиками в Покровск, где они сидели в тюрьме до пересылки. А бабушку Варвару Федоровну с тремя младшими сыновьями Александром, Василием и Павлом, младшей дочерью Анной отправили на постоялый двор. Здесь же были три ее снохи, в том числе, моя мать с двумя дочерьми четырех и двух лет. Постоялый двор разместили на окраине Урбаха, где собрали переселенцев из нескольких ближайших сел. Две замужние дочери деда, Татьяна и Серафима, остались в селе. Остался в селе и мамин отец Иван с дочерьми Анной и Параней. С ними моей матери больше никогда не пришлось увидеться. Отец ее, Иван, умер прямо в степи, Параня умерла на колхозной пашне, на борозде, в 30-е годы. В памяти у матери осталась картина: на краю села неподвижно стоит маленькая фигура ее отца, которая все уменьшалась и уменьшалась, пока не превратилась в точку на горизонте по мере продвижения их повозки, на которой сидели моя мать, я, моя сестра, мамина тетка. Их телега была последней в веренице повозок, на которых из села увозили детей и женщин. Поэтому она и могла видеть фигуру своего отца, долго махавшего рукой им вслед. Это все, что осталось в памяти от последних мгновений их общения. Больше не суждено было им увидеться и даже побывать на его могиле, как и на могиле младшей сестры. А это были самые близкие ей люди, она осталась сиротой с девяти лет, и отец ей заменял и мать и отца. Но это были еще цветики, ягодки были впереди. Как тут не вспомнить слова А. С. Пушкина:
Хоть убей, следа не видно;
Сбились мы. Что делать нам!
В поле бес нас водит, видно,
Да кружит по сторонам.
***
Сколько их! куда их гонят?
Что так жалобно поют?
Домового ли хоронят,
Ведьму ль замуж выдают?
Или М. Ю. Лермонтова:
Печальный Демон, дух изгнанья,
Летал над грешною землей,
И лучших дней воспоминанья
Пред ним теснилися толпой;
***
Давно отверженный блуждал
В пустыне мира без приюта:
Вослед за веком век бежал,
Как за минутою минута,
Однообразной чередой.
Ничтожной властвуя землей,
Он сеял зло без наслажденья.
Нигде искусству своему
Он не встречал сопротивленья…
Но самому отъявленному Бесу не пришло бы в голову разъединить семьи, трудоспособных мужчин по одну сторону, женщин и детей - по другую. Но именно так и было. В неведомый Казахстан отправляли этих несчастных людей, никогда не выезжавших дальше Покровска, привыкших к размеренной патриархальной жизни, к воскресному богослужению, к праздничному звону колоколов, к тяжелому крестьянскому труду. Под присмотром 0ГПУ отправили вначале мужчин, а затем и женщин и детей в далекий неведомый край.
Дедушка с тремя старшими сыновьями сидели в тюрьме в городе Покровске. Там же находились и другие мужики из их села и других ближайших сел. Однажды стали вызывать на допрос группами по несколько человек. Возвращались не все. Прошел слух, что мужиков заставляют подписывать какие-то бумаги и что несогласных куда-то отправляют. Дедушка своим сыновьям сказал, что терять уже нечего и чтобы они подписали любую бумагу. Оказалось, что у них якобы были батраки, какие-то сельхозмашины и прочее. На самом деле не было у них ни того, ни другого, они относились в большей степени к середнякам. Мама рассказала об этом незадолго до своей смерти. Она умерла в 1995 году. Отец умер на десять лет раньше, тогда они еще не решались нам детям рассказывать о своей недавней жизни. Боялись за нас.
В мае арестовали, примерно месяц они просидели в тюрьме, а вначале лета началось пере¬селение. Погрузили их в телячьи вагоны, на пароме переправили через Волгу, а дальше до Акмолинска (ныне Астана) везли по железной дороге. Железная дорога в Акмолинске заканчивалась. От Акмолинска до Караганды строили они дорогу сами и ехали дальше. В конце лета, пережив жару, тяжелый труд, голод, они добрались до места назначения. Позднее были вывезены из села бабушка Варвара Федоровна с тремя младшими сыновьями Александром, Василием и Павлом и дочерью Анной вместе со всеми снохами и их детьми. Поместили на постоялый двор. Как я поняла из рассказов, это был загон, по углам нужники, охрана из ОГПУ, все как положено. Люди были собраны в одно место из разных сел, здесь готовили к высылке. Иногда делали обход врачи, были и ораторы: некоторые пугали людей, говорили, что они никогда не встретятся со своими мужьями и отцами. Были и такие, которые воодушевляли их и успокаивали. В туалет водили группами. У маленького сына бабушки Пани расстроился желудок, пропоносило, он катался по земле в ожидании, когда соберут группу. А тут как раз проходила очередная комиссия, среди них был человек в белом халате, очевидно, медработник. Бабушка бросилась в ноги и просила Христом Богом, чтобы мальчику разрешили бегать по нужде по мере необходимости. Разрешили. К концу лета их отправили тем же путем: через Волгу паромом, а дальше железной дорогой до Караганды.
Людей везли в таких же телячьих вагонах, в вагонах тесно, душно, все двери и окна в пути закрывались. У тети Васены в вагоне умер грудной ребенок, остались двое старших. С этими детьми она и приехала в Караганду. Временами делали остановки, кормили, что-то при¬носили окрестные жители. Иногда пища была съедобная, иногда нет.
Так на одной станции раздали суп с червями. Есть никто не стал. Так добрались до Акмолинска. Здесь распределяли по местам назначения. Людей было видимо-невидимо: группами сидели на земле, ждали отправления. Это были спецпереселенцы из Поволжья, из Центральной России. Из Акмолинска до Караганды по вновь построенной дороге ехали очень медленно: местные жители, одетые в малахаи, защищавшие их от жары, обгоняли состав на верблюдах. В конце августа добрались до Караганды. Семьи здесь встретились. Начался новый этап в жизни спецпереселенцев. Несколько слов из истории возникновения города Караганды.
Карагандинское угольное месторождение было известно относительно давно, оно считалось небольшим, имевшем чисто местное значение. Настоящее открытие Карагандинского угольного бассейна произошло в 20-х годах. В 1920 году председатель Урало-Сибирской комиссии Совета труда и Обороны Я. М. Свердлов направил профессора А. А. Танеева для геологического исследования. Геологической экспедицией Танеева было прослежено непрерывное залегание угля на протяжении 25 километров. Подсчет запасов выразился в колоссальной цифре - 4 миллиарда тонн. Дальнейшие геологоразведочные работы обнаружили еще 22 угольных пласта. Разведанные запасы угля в Караганде превысили 51 миллиард тонн. Шахтное строительство в Караганде начиналось в крайне сложных и неблагоприятных условиях. Материалы, оборудование и многие продукты питания доставляли из Акмолинска за 230 километров на лошадях и верблюдах. Первая железная дорога была проложена в 1931 году. Уже в 1930 году в Караганде было начато строительство первых шахт. В 1931 году было заложено около двух десятков шахт. Недостаток рабочей силы компенсировался за счет спецпереселенцев. Однако в то время официально считалось, что Караганда возникла как комсомольская стройка. Уже к концу 1932 года население Караганды достигло 70-80 тысяч человек, тогда как еще в 1929 году здесь было не более 300 жителей.
Обживать новую малую Родину надо было заново. Расселяли по местам будущих колхозов, но большую часть спецпереселенцев оставили в Караганде. Здесь было несколько кирпичных одноэтажных домиков, построенных англичанами, начавшими разработку угля еще до революции. Неподалеку отсюда примерно в 18 километрах и должен был возникнуть новый поселок №14 при комендатуре 0ГПУ, впоследствии Новая Тихоновка. Спецпереселенцы вначале должны были закопаться в землю. Сверху покрывали подручным материалом, т.е. сооружали нечто, заменявшее собой крышу. Семья дедушки облюбовала себе место повыше на пригорке, но, оказалось, нужно было поселиться в другом месте, на окраине этого поселения рядом с будущим кладбищем. Подъехал верховой, приказал переселяться, стали просить, чтобы оставили до утра. Но, оказалось, надо было выполнять приказ немедленно. Верховой направил лошадь на землянку и завалил ее. Ночь на новом месте провели под открытым небом, всю ночь шел дождь. Родители спрятали нас под себя и так простояли всю ночь в полусогнутом положении: папа держал меня, а мама меньшую Маню. На спину набросали какое-то тряпье. Наутро Бог пожалел нас, был яркий, солнечный день, просушились, согрелись. К вечеру этого дня зарылись в землю на новом месте. Всех поставили на учет в комендатуре, каждый месяц надо было отмечаться. Ссылка продолжалась с 1931 по 1947 год. Началась борьба за выживание. Летом пыльные бури. Бывало, зайдет туча, а поднявшийся ветер вмиг раз¬гонит ее и вместо дождя пыльная буря закроет и горизонт, и небо. Все лицо забивается пылью, на зубах хрустит песок. Зимой же сильные морозы вперемежку с метелями, сугробы и непроходимые дороги. Всех работоспособных мужчин сразу же определили на работу: большинство пошли в шахты. Дедушка посоветовал работать на стройке, чтобы видеть белый свет. Все братья стали каменщиками. Впоследствии папа стал десятником, работал прорабом, иногда заменял главного инженера. Дело в том, что там наряду со спецпереселенцами, работали еще и спецы. Спецами называли тех, кто получил образование еще до революции. Их туда посылали, некоторые оставались после освобождения из знаменитого Карлагеря и Долинки, неподалеку от Караганды. Они обратили внимание на смышленого и работящего отца, постоянно помогали ему, при случае посылали на переподготовку.
Мужчины сразу по приезду были определены на работу. Но надо было к зиме вылезать из землянок, суровых зимних морозов там нельзя было выдержать. Все нетрудоспособное на производстве население включилось в постройку жилья. Строили одноэтажные дома строго по плану так, чтобы возникали улицы. Спецпереселенцы сооружали дома основательно, эти поселки до сих пор сохранились. Вместо кирпича использовали дерн: лопатой отмеривали ровные квадраты, а затем подрезали со всех сторон, подведя лопату снизу, выдергивали его, и так - квадрат за квадратом. Вместо цемента применяли глину, намешанную с соломой. Замешивали большой круг и несколько женщин босиком месили глину с соломой. Дети постарше помогали взрослым, поменьше - сидели здесь же неподалеку от работающих мам и бабушек. К зиме, когда уже начинались морозы, вошли в дом. Это было сооружение без перегородок, внешние стены и крыша. Вдоль стен поставили нары, разделили каждому по несколько метров, бросили жребий где и кому занимать место. Нашей семье досталось место возле двери. Посредине стояла буржуйка, ее топили углем. Уголь и дрова приносили мужчины с работы. Топили хорошо, открывали дверь для проветривания, моя маленькая сестренка простудилась, у нее болели уши всю жизнь. Все черные, в саже, мужчины, приходившие после работы в шахте, мылись здесь же над корытом. Воду приносили из колодца. Он был такой глубокий, что дух захватывало. Транспорта никакого не было. Люди на работу и с работы ходили пешком, преодолевая ежедневно около трех десятков километров, да еще на плече несли сумки с углем и дровами. Много людей yмирало от болезней, голода и холода. Иногда умирали целыми семьями, Погружали покойников в высокую арбу без гробов, ноги и руки торчали в разные стороны. Наш дом находился на краю поселка, мимо проходила дорога на кладбище. Если было очень холодно, телегу оставляли около дома, сами сопровождавшие заходили погреться, а затем везли дальше, а мертвеца сбрасывали в общую могилу. В нашей семье умер только дедушка, остальные выжили. А дело было так: дедушка заболел, его не успели спрятать и комиссия по выявлению больных забрала его в больницу. Это был обыкновенный дом из дерна. Однажды мы с бабушкой и моей теткой Анной пошли навестить дедушку. Мы заглянули в окно, он лежал головой к окну, лицо было распухшее, у него признавали рожистое воспаление. Начали разговаривать, окна не открывались, приходилось говорить громко. Он приподнялся, повернул голову к окну, бабушка с ним разговаривала, я молча смотрела на него. Вдруг вошла группа людей, нам сделали знак, чтобы мы отошли от окна. Мы зашли за угол дома. Прошло минут десять, пятнадцать. Заглянули в окно, дедушка лежал с головы до ног прикрытый. К нам никто не вышел и ничего не сказал. Мы же были бесправные во всех отношениях люди. Дедушка был мертв. Бабушка заголосила, запричитала, мы ее увели домой. Дедушку похоронили на общем кладбище, поставили крест на его могиле. Правда, сделано это было позже. Может быть, поэтому и прятали больных, боялись отдавать в больницу. Может, их заблаговременно отправляли в лучший мир как безнадежных, много вопросов возникает, но на них нет ответа, одному Богу известно. Это случилось в 1934 году. Ему было немногим более пятидесяти лет. В Новой Тихонов¬не при комендатуре №14 мы жили по улице имени Голощекина.
Случайно в журнале "Наш современник" за 1990 год я встретила статью Ф. Шипунова. В этой статье речь шла о Голощекине Шая Исаковиче. Этот человек "участник многих экспроприаций, человек, которого кровь не остановит, палач жестокий, с некоторыми чертами дегенерата". Далее здесь приводятся сведения, что в Казахстане сгублено при переселении приблизительно до трех миллионов человек, однако точную цифру никто не может назвать.
Постепенно жизнь налаживалась, появились магазины. Меня как самую старшую посылали в разные очереди. Занять очередь надо было заранее, на телеге привозили хлеб, разгружали. Очередь выстраивалась друг за другом. Помню, однажды заигралась я на улице возле магазина и забыла за кем я занимала очередь. Я громко начала плакать, бабы сказали мне, что Москва слезам не верит, но все-таки меня пустили, хлеб я получила. Кирпичики хлеба темные, но вкусно пахли хлебом. Не всегда мои походы по очередям заканчивались так благополучно. Помню, в Новом городе открылся промтоварный магазин. Нужно было простоять ночь и день, чтобы получить 10 метров материи. Очередь занимали с вечера, к магазину подпускали только утром, когда становилось светло. В этот момент все бежали к магазину, выстраивалась очередь, все крепко держались друг за друга, постепенно напирая по мере продвижения очереди. Меня посылали в очередь вместе с моими тетками. У мамы был маленький ребенок, и она не могла надолго уйти из дома. Я простояла ночь, простояла день, мне ничего не досталось. Увидев меня измученную, мама горько заплакала: ведь надо было одевать большую семью.
Жизнь налаживалась, но нас не оставляли в покое. В нашей семье была добрая помощница, сестра моего дедушки, она постоянно помогала нашей семье, то сошьет что-нибудь, то одеяло состегает, звали мы ее бабаней Красновой (это уличная фамилия). Вот приходит как-то раз к нам дед Краснов - настоящая его фамилия Денисов. Остается у нас ночевать, нам приказано было никому не говорить о присутствии в нашем доме деда. Так продолжается несколько дней. Оказывается, работал дед в регистратуре в больнице, пригласили его как-то в соответствующие органы и предложили все присматривать и доносить им. Он отказался, но так как страх у людей был уже в генах, то он и исчез на несколько дней из дома. Его вызывали не¬однократно, но он ссылался на нездоровье, на неграмотность и прочее. Одним оловом, он отвертелся. Но, по-видимому, не всем это удавалось. Это удивительно, что его оставили в покое. Кстати, его сын Павел тоже в свое время подлежал высылке из Калуги вместе со своим отцом, но его удалось оставить в селе у каких-то родственников, так его доставили впоследствии в Караганду под при-смотром 0ГПУ. Так зорко следили за каждым, даже за несовершеннолетним гражданином.
Скоро все братья стали стахановцами. Стахановцы пользовались льготами, на машине к дому привозили товары первой необходимости, выдавали по спискам только стахановцам. Однажды отцу купили теплое белье нижнее, стали судить и рядить как же его носить: решили с подачи младшей снохи Дарьи, что рубаху надо надевать сверху сорочки. Отец так и вырядился. На работе ему главный инженер Нарцессов и говорит: "Аким Дмитриевич, а почему же ты кальсоны не надел сверху штанов". Хохот стоял неимоверный, когда oтец рассказал об этом дома. Вскоре из Тихоновки все братья перебрались в Новый город. Поселились все вместе в бараке: это деревянная постройка, один длинный коридор и каждой семье по комнате. У нас были две крошечные комнаты, так как наша семья была уже большая - четверо детей. Трое спали на одной кровати: двое вдоль и одна поперек - в ногах. Удобств никаких не было, воду брали из колодца, туалет на улице. Помню, на стене в передней комнате висели два огромных портрета Молотова и Ворошилова. Видимо они были нашими ангелами-хранителями вместо икон. Часто по воскресеньям собирались у кого-нибудь из братьев, играли в лото: было целое застолье взрослых, дети здесь же играли в свои игры, нам разрешалось лазить по кроватям, под кроватями, где угодно. Отец работал на стройке Нового города в Караганде. Помню, строил он 48-квартирный дом, работа шла в две смены. Техника была элементарная. Строящийся дом окружали лесами, по ним вручную носили раствор, кирпичи другие стройматериалы. На обед отец не приходил, я ему носила еду на стройку. Хожу по лесам и спрашиваю отца. Ел он прямо из моих рук на ходу и опять убегал по своим делам. А я завязывала свой узелок и искала дорогу назад. Строили с большим воодушевлением, работа начиналась под духовой оркестр. Развивалось стахановское движение, один из братьев, Василий, ездил в Москву на соревнования по скоростной кладке. Кстати, вскоре он погиб в шахте, куда его послали с бригадой на выкладку сруба. При подготовке работ к следующему дню он ударил молотом о бурку. В результате его разорвало. Похоронили его с большими почестями, гроб несли на руках до самого кладбища. Другой брат, Иван, спился и погиб при неизвестных обстоятельствах. Во время запоя он уходил из дома и пропадал иногда на несколько дней. Так было и на этот раз - ушел и больше не вернулся. Искали, не нашли. Еще один отцов брат, Павел, погиб на войне. Спецпереселенцев не сразу стали призывать на фронт. Первый эшелон со спецпереселенцами был отправлен под Сталинград. На вагонах большими буквами написали "Бойтесь, немцы, едут спецпереселенцы". Под Сталинградом он остался жив, погиб он под Курском, во время боев на Курской дуге. Служил в артиллерии. Извещения о смерти не было. Рассказывали очевидцы, что он был ранен во время отдыха шальной пулей. Что с ним было дальше - неизвестно. Бабушка умерла после войны в 1949 году, до самой смерти она ждала возвращения своего сына. Бывало, возьмет клубочек за ниточку и приговаривает: если Панюшка жив, качнись клубочек на хлеб-соль, а если нет - на уголь и земельку. Разумеется, клубочек в руках матери качался на хлеб и соль. Поэтому надежда не покидала её до самой смерти. Отца в армию не брали, он строил металлургический завод, а затем завод синтетического каучука.
Потом отец оказался в Темиртау, куда он приехал вместе с семьёй во время войны. Управляющим трестом был известный в Караганде специалист Тажиев. Он любил окружать себя знающими и любящими своё дело специалистами, во время войны подобные работники поручали бронь, "бронировали" и отца, так как он работал на стройках военного значения. Как мне теперь кажется, мои родители были незаурядные личности: умные, любящие людей, целеустремленные и мужественные.
Отец работал в основном со спецпереселенцами, приходилось работать и с заключенными, а также с пленными - во время войны и после войны. Пленные были с западного фронта, а позже и с восточного. Основным принципом в его работе была требовательность и вместе с тем уважение к людям. Его за это любили и стремились попасть к нему на работу. Помню, в Темиртау мимо нашего дома проводили колонны заключенных на правый берег, там они жили в бараках за колючей проволокой. Это была какая-то безликая масса. Молчаливая толпа. Одна колонна следовала за другой. Мне казалось, что их было очень много, я широко открытыми глазами смотрела на проходящих, буквально замирала на месте от страха, от смущения и чего-то ещё, непонятного моему детскому воображению. Работа с заключенными была непростой. Был случай, когда они втыкали нож в столик, где отец прямо на стройке в конторке закрывал наряды. Он был тверд, никогда не шёл у них на поводу и одновременно справедлив. Закончилась война, военные стройки были завершены и отец вместе с семьей переезжал в Караганду. На грузовой машине с нехитрым скарбом только что выехали за город. Навстречу приближалась колонна заключенных. Охранники оказались знакомыми отца. Как оказалось, отца знали и заключенные. Машина остановилась, пожелали друг другу успехов. Заключенные попросили разрешения выйти из строя, нарвали полевых цветов и преподнесли букет отцу. Этот букет из цветущего караганника, кашек, лютиков был дороже всяких роз.
Начала я учиться в 1935 году в поселке №14 Новая Тихоновка. Школа располагалась в обычном дерновом доме. Эти дома выглядели теперь даже нарядно. Они были помазаны глиной и побелены. Парт не было, вместо парт столы: я сидела с двумя мальчиками - двоюродным братом и немым мальчиком, как его звали, не помню. Он был взрослее других, я ему помогала в учебе, а он меня защищал в случае необходимости. Я была самая маленькая девочка, худенькая, голубоглазая, волосы белые, как ковыль. Свою первую учительницу помню всю жизнь. Анна Владиславовна была добрым человеком, мы ее очень любили, часто гурьбой провожали до дома, при этом помогали ей нести стопку тетрадей. К праздникам она делала нам подарки: тетрадь, карандаш или линейка. Мы им очень радовались. Учеба мне давалась легко. Позже училась я в Новом городе, во время войны в - Темиртау. Туда приехало много эвакуированных учителей. Среди них мне особенно запомнилась молодая, очень красивая, стройная учительница по литературе Марианна Борисовна. Учитель физики, немец, приехал к нам из трудармии. Он пришел к нам в класс первый раз в огромных валенках и полушубке. Немцев на фронт не брали, приехал он к нам из Джезказгана, но был москвичом. Был у нас совершенно замечательный учитель по математике Ким Данил Борисович. С любителями математики он занимался дополнительно после уроков. Я была в их числе. С нами, детьми, занималась мама. Семья у нас была большая, всего пятеро детей: четыре девочки и младший брат Толя. Поэтому мама на производстве не работала, но дома с утра до поздней ночи она была занята. У нас была корова, свинья, куры. Это все было мамино хозяйство, - отец работал на производстве без выходных и без отпусков. Мама в молодости мечтала стать учительницей. Но когда отменили в школе закон Божий, ей сказали, что там больше делать нечего. Потом началось раскулачивание, тут было не до учебы. Мама, едва умевшая читать и писать, могла решить в уме любую задачу по арифметике. Во время занятий с нами она никогда не кричала, не возмущалась, а спокойно заставляла нас размышлять над задачей и совместно мы приходили к правильному ответу. Благодаря маме я была лучшей ученицей в школе по математике. Закончила я школу в 1945-м, в год окончания воины. Выпускалось всего десять человек. Молодые люди нашего года рождения (1927) на фронт еще не брали, но очень многих отправили в ФЗО - Фабрично-заводское училище. В десятом классе было объявлено, что и остальных заберут в ФЗО. Я горько плакала, мне очень хотелось закончить школу. Но мы, десять человек из трех десятых классов, все-таки удержались, нам удалось получить аттестат зрелости.
Надо сказать, что все военные годы мы не только учились, но и работали в колхозе, на стройке, куда пошлют, потом наш труд оценили, я получила медаль "За доблестный труд в Великой Отечественной войне". У меня была одна четверка по русскому языку, остальные отличные оценки и поэтому меня приняли в Казахский Государственный Университет без вступительных экзаменов. В 1947 году нам, раскулаченным, разрешили выезжать за пределы Казахстана, меня потянуло поближе к родным местам. На втором курсе я перевелась в Саратовский Госуниверситет, жила в общежитии.
В Саратовском университете на химическом факультете работали профессора, получившие образование еще в дореволюционной России. Помню, профессор Челинцев был окружен каким-то ореолом почитания и уважения. Высокий, статный, профессор выходил за кафедру в ослепительно белом халате, он на лекции демонстрировал опыты по органической химии, его ассистент Маша Липанова присутствовала на всех его лекциях и помогала ему при демонстрации опытов. Мы с замиранием сердца следили за действиями старого профессора, каждый раз ожидая какого-то чуда. К сожалению, умер он, не дочитав нам курса. Некоторые из преподавателей были под прессом недоверия, по-видимому, поэтому не могли работать в полную силу. После смерти профессора Челинцева, его заменил доцент кафедры органической химии Пономарев А.А.. это был ученый новой формации, он возглавлял партийную организацию.
А на кафедре химической технологии тоже последний из могикан – профессор Дилецкий. Он был еще в большей опале, так как печатался в заграничных научных журналах и мы, студенты, говорили об этом на пониженных тонах, стараясь не быть услышанными посторонними.
Это было опасно, так как даже среди студентов были осведомители. Некоторых мы знали по имени. Так, в нашем общежитии жил студент по фамилии Кацуба, о нем говорили, что он осведомитель и что с ним надо держать ухо востро.
Челинский с кафедры органической химии, Далецкий с кафедры химической технологии, Додонов с кафедры неорганической химии, Оболенцев с кафедры нефтехимии и еще несколько фамилий можно назвать профессоров старой дореволюционной школы перед которыми мы, студенты, преклонялись и которым мы благодарны за наши знания.
Странным образом все эти старые профессора, эти последние могикане дореволюционной школы, по-видимому, не смогли раскрыть все свои творческие возможности, так как все они странным образом не оставили после себя научных школ в широком смысле этого слова.
Деканом химического Факультета был профессор Додонов, о нем говорили, что он отбывал ссылку в Караганде. Принял он меня на второй курс без всяких условий. Видимо, не без его влияния я после окончания университета получила одно из лучших назначений на "почтовый ящик" в Подмосковье. Но летом в Караганду, где я отдыхала в родительском доме, пришло извещение, что меня приглашают за новым назначением. Меня послали в Сибирь. Моё досье не позволяю мне остаться в Подмосковье, да еще на закрытом предприятии, хотя диплом был с отличием и статья по дипломной работе позже появилась в научном журнале.
Направили меня в Сибирский филиал Академии наук младшим научным сотрудником. Но моя деятельность в филиале началась с вызова в особый отдел. Это было плохим знаком. Проработала я там пять лет. Сдала в Томске кандидатские экзамены профессорам Кулеву и Тронову. Однако работать творчески не дали, и мне пришлось вернуться в Караганду. А мрачная фигура особиста в черном френче, застегнутого до самого подбородка, обритого наголо, высокого, слегка сутоловатого, запомнилась на всю жизнь.
Были и светлые воспоминания о Новосибирске и его людях. Мне посчастливилось познакомиться с местными жителями Черменскими и Радишевскими. Это были в прошлом мелкопоместные дворяне, мужчин в их семьях не было, в своё время они были арестованы в сгинули бесследно. Инна Радишевская, Ира и Миша Черменские, Ольга Лысакова стали самыми близкими друзьями. В Новосибирске прекрасный оперный театр, такого сооружения я нигде не видела, хотя и была в разных оперных театрах в Алма-Ате, Саратове, Москве. Здесь и партер, и амфитеатр, и ложи были как бы единое целое. Кроме опер мы посещали и симфонические концерты. Дирижировали оркестром Бухбиндер, Факторович, иногда приезжали из центра и другие известные дирижеры. Мои друзья приобщили меня к музыкальной культуре и вообще к культуре общения с высокообразованными людьми. Здесь я познакомилась с произведениями русских и зарубежных классиков.
Итак, я опять в Караганде. Круг замкнулся на новом витке. Вначале работа в педагогическом, а затем политехническом институтах на кафедре химии. Сюда я перешла по приглашению декана факультета Шевцова Евгения Ивановича. Это интересная личность. Когда-то в 20-х годах вместе с дядей поехал на заработки в Америку: работал дояром, выполнял и другие попутные работы. Не разбогател, не обосновался в далекой Америке, вернулся в Pocсию. Получил здесь образование, занимал ответственные должности, вступил в партию, но скрыл, что был за границей. В то время было уже опасно указывать своё пребывание за границей, но, как оказалось, не менее опасно и скрыть это обстоятельство, хотя в свое время отъезд за границу на заработки был разрешен в связи с безработицей и разрухой в России. Но все тайное становится явным, его из партии исключили. Много позже, когда он ушел из промышленности и работал в политехническом институте, его опять пригласили восстановить свое членство в партии, но он отказался.
Здесь, в политехническом, я и защитила диссертацию. А дело было так: к ректору политехнического института профессору Сагинову обратилось руководство завода синтетического каучука с просьбой выполнить работу по утилизации отходов завода. Сагинов с аналогичным предложением oбратился к заведующему кафедрой Тетеревкову А. И. Жребий выпал на меня, хотя я к тому времени была замужем и имела двоих детей. Тем не менее, я согласилась. Работа была успешно выполнена, дан соответствующий отчет заводу. Пришлось много поездить: в Москву для работы с литературой как русской, так и иностранной. Кстати сказать, всю химическую литературу на немецком языке переводила без словаря самостоятельно. Ездила в институт тонкой химической технологии к профессору Башкирову, на заводы в Свердловск и в Ревду. Особенно мне запомнился городок Ревда: он расположился в тайге, но все деревья вокруг завода были мертвы, они стояли голые, без листьев, причиной их смерти был сероуглерод, который применялся для получения ксантогенатов, флотореагентов для металлургической промышленности. Тем не менее, внутри цеха по производству этого реагента рабочие перекатывали бочки с этим веществом вручную без всякой зашиты. Видимо, им никто не объяснял, как это вредно и как это разрушает здоровье и укорачивает жизнь. По результатам работ я защитила диссертацию. К тому времени заведующий нашей кафедрой Тетеревков А. И. перевелся по конкурсу в Минск, меня пригласил ректор института и предложил заведовать кафедрой. А.С. Сагинов был уважаемым в городе человеком, это был государственный руководитель, заботился о развитии института, а также о кадрах. Тем не менее, спустя некоторое время пришлось уйти из института. Мое место облюбовал директор химико-металлургического института Букетов. Он хотел вместо меня назначить свою сотрудницу Раушан, только что защитившую диссертацию по химии. К этому времени вовсю продвигались местные казахские кадры. Это были 70-е годы. Я подала на конкурс и переехала в Ульяновск вместе с детьми. Вскоре получила квартиру, с 9-го этажа трехкомнатной квартиры была видна Волга, проходившие пароходы. Дети были в восторге. Муж Николай Иванович сдал в Караганде квартиру и тоже переехал в Ульяновск. Это было в 1972 году. Правда, муж здесь прожил недолго, после продолжительной болезни он умер в 1979 году. С тех пор наша жизнь связана с Ульяновском. Этот город расположен в зоне полупустыни, да еще вблизи полигонов, поэтому на лето старались, если это было возможно, выехать. Когда я защитила диссертацию и начала заведовать кафедрой, состояние семьи улучшилось и мы имели возможность выезжать на отдых. Недалеко от Караганды два оазиса – Каркалинский и Боровое. В Каркалинском лесу расположился дом отдыха политехнического института. В этих местах мы иногда отдыхали. Там росли удивительные грибы маслята и грузди, но о том, что в этой зоне поблизости находилось место по испытанию всякого оружия, мы узнали позже, в то время всё было засекречено.
Грузди и маслята мы промывали тут же в ручейке, присаливали и везли домой. Удивительные местом для отдыха было Боровое. Сопки, высокие сосны, множество озер: Щучье, Чебачье, другие. Однажды мы отдыхали в Боровом, поселилась в частном домике: я с двумя сыновьями и лаборантка с нашей кафедры Елена Петровна с сыном. Кстати, ее муж был в заключении по 58 статье в Караганде, и она приехала вслед за ним из Тулы. Пошли мы однажды на прогулку, шли лесом, миновали несколько озер, вышли с другой стороны от своего жилья и тут увидели табличку с предупреждением о том, что в лесу выпущены медведи. Благо мы об этом не знали и медведей не встретили. В Боровом часто случались сильные грозы. Так был солнечный теплый дань, Елена Петровна пошла с сыном на озеро полоскать белье Внезапно солнце закрыла огромная туча. Непрерывно сверкали молнии и громыхал гром. Мы спрятались в доме, ребята залезли под кровать. Туча вылилась обильным дождем, опять засияло солнце. Мы вышли на улицу, видим, идет Елена Петровна с сыном, вся в хвойных иголках. Оказывается, когда началась гроза, она отбросила таз подальше, сына свалила на землю и прикрыла собой. Надо сказать, что грозы в Боровом были очень страшные. Ездили мы во Фрунзе, теперь Бишкек. Несколько раз отдыхали у дальних родственников. Они обосновались здесь после войны. Хозяин, пробывший на фронте всю войну, перевез сюда свою семью из Карагандинской области, куда они были сосланы после раскулачивания. Здесь они построили дом, хозяин от многочисленных ран вскоре умер, так и не пожив в новом доме, в этом благодатном раю - Чуйской долине, орошаемом водами Большого Чуйского канала.
Были мы и на Иссык-Куле. Это горное озеро на высоте 1600 метров над уровнем моря, вода прозрачная, холодная, родоновая. Купаться было очень приятно, выходишь из воды и ложишься на горячий песок. Были мы и на Черноморском побережье. Путевок нам никто не давал, только однажды посчастливилось. А было это так. Дружили мы с одной замечательной семьей – Левчук Анной Ивановной, заведующей кафедрой ботаники педагогического института. После развода со своим первым мужем, очень деспотичным человеком, она вышла замуж за Сергея Ивановича. Он отбывал заключение в Караганде, куда попал с третьего курса Минского университета по 58 статье. Позже он был реабилитирован и они уехали в Минск. Это был добрый человек, хороший семьянин. Анна Ивановна с ним воспряла духом и расцвела. Так вот, их родственники в Алма-Ате достали путевки в только что открывшийся дом отдыха на берегу Иссык-Куля. Ехали мы вначале по Чуйской долине, затем по высокогорью, дорога была узкая, с правой стороны горы, а слева внизу с высокого обрыва была видна протекающая здесь река. Хочется еще несколько слов сказать о Караганде. Это город, возникший в зоне полупустыне в ЗО-х годах, город чистый, мусорные ящики стоят так, чтобы они не бросались в глаза. Улицы прямые, широкие, посередине главной улицы был разбит цветник, он лежал, как коврик, по всей длине улицы. В магазинах в 60-70-е годы было много продуктов. Кефир такой густой, что с трудом выливался из бутылок. Такого я потом нигде не видела. Город населяли в основном русские, это были спецпереселенцы, а также люди, прошедшие знаменитые Карагандинские лагеря. После освобождения некоторые здесь заводили семьи, другим не разрешали выезд. Среда была культурная, это чувствовалось и по обслуживанию в магазинах. В то время за продуктами в магазины приходили и обкомовские работники и их жены. Правда, после стали появляться специальные магазины и заодно и больницы.
Вспоминаю, как приехали мы на Иссык-Куль, поселились у женщины, которая, по её словам работала в "министерстве". Там поблизости была отгорожена огромная территория до самого озера, внутри располагались одноэтажные домики – это зона отдыха министерства. Наша хозяйка работала там уборщицей. Она рассказывала, что им привозили с гор кумыс, живых баранов и прочее. В самом воде, если зайти на пригорок,
то все "министерство" видно как на ладони. Бараны, привязанные к деревьям, ожидали своей участи. Киргизы любят свежее мясо, барана режут и сразу в котел. Равенство было, как видно, в идеях, трудно осуществимое на практике. В Ульяновских магазинах снабжение было хуже. Поэтому, живя в Ульяновске, нам часто приходилось ездить в Москву за продуктами и вещами. Помню, сыновьям костюмы, курточки, обувь - все приходилось привозить из Москвы. Ульяновские продавцы в магазинах отличались грубостью. Меня это поначалу удивляло, я думала, что в городе, где родился В. И. Ленин, встретить высочайшую культуру и взаимопонимание. Такие же отношения между людьми можно было встретить и в трамваях, и других общественных учреждениях. Мусор выбрасывали, где попало, даже выносили на склоны к побережью. И все это на фоне красивейшей природы, величавой Волги, богатой растительности. Почему же люди не ценят то, что дает им природа? В политехническом институте в Ульяновске я проработала недолго. Кафедрой химии заведовала Е. В. Решетникова, пенсионного возраста, научной работы на кафедре не велось, кафедра имела прикладное значение. Поэтому, когда появилась возможность перейти на более интересную работу, я ушла.
Прошла по конкурсу в высшее военно-техническое училище. Начальником училища был боевой генерал Турчинский Владимир Александрович. Это был человек требовательный, но справедливый. Его уважали как преподаватели, так и курсанты. Они называли его батей. К сожалению, мне недолго пришлось работать под его руководством. После смерти Турчинского пришел другой генерал - Якушенко. И начались другие порядки. Курсантов снимали с занятий на какие-то хозяйственные работы, постоянные интриги мешали работе. Я, правда, со своих лекций никогда курсантов не отдавала. Приходит офицер за курсантами, а лекция уже началась - все, от ворот поворот. Курсанты за это были мне благодарны: они просили не отдавать их с занятий, и мне это всегда удавалось. Кафедра была очень трудоспособная, многое удалось сделать: создали лабораторию инструментальных методов анализа, оснастили новейшим оборудованием. Свою домашнюю библиотеку по химии я перевезла в училище, так что вся химическая литература была под руками. Надо сказать, что библиотека у меня была богатая, я покупала всю новейшую учебную литературу по органической химии, в том числе и переводную. Приходилось постоянно ею пользоваться, так как химическая наука развивалась быстро. Были в отношениях с генералом Якушенеко и своеобразные моменты. К примеру, вызывает к себе в кабинет по служебным делам и тут же сидит у него офицер из особого отдела. Он молчит, не задает ни одного вопроса. Но почему он здесь? Генерал Якушенко, конечно, знает, что мне все это понятно. Вот и пришлось уйти из училища прямо в день своего рождения в 55 лет, в ноябре, не закончив учебного года. В этот день я прочитала свою последнюю лекцию. Курсанты уже узнали, что я ухожу из училища. Захожу в аудиторию, на лекции присутствует весь курс, дежурный отдает рапорт. Я подхожу к кафедре и вдруг опять слышу - "Встать, смирно!". Курсанты поблагодарили меня, преподнесли подарки на память. Мы тепло распрощались.
Мне бы хотелось вспомнить еще одно обстоятельство. При Турчинском все было спокойно, я занималась своей работой, приглашали на совещания, все шло своим чередом. Все изменилось при Якушенко. Меня вдруг вызвали в политотдел и предложили вступить в партию. Я поначалу не отреагировала. Через некоторое время меня опять вызывают в политотдел. Пришлось выбирать или вступать в партию, или оставить свою должность. У нас в это время в гостях были мама и папа. Я с ними посоветовалась и решили, что лучше вступить в партию. К тому времени умер муж, а сыновья еще учились, семью я содержала одна. Надо сказать, что это членство в партии сохранилось и после моего ухода с работы, но надо было встать на учет по месту жительства. К тому времени сыновья женились, свою трехкомнатную квартиру пришлось разменять. Я жила теперь одна в однокомнатной квартире в северном районе. На собраниях мне делать было нечего, выступали из собрания в собрание какие-то две старухи, несли какую-то непонятную чушь, и я перестала туда ходить. Тогда ко мне домой пришел секретарь партийной организации, бывший военный в отставке. Он сказал, что если я не буду посещать собрания, то они исключат меня из партии, и что тогда мне придется сдать свой партийный билет. Собрания я больше не посещала, но тут началась перестройка и конфликт был исчерпан. Партийный билет я отнесла в райком партии. Моя трудовая деятельность закончилась, проработала я ЗЗ года. После ухода Якушенко из училища, меня пригласили в политотдел и вручили медаль "Ветеран труда". Энергии у меня еще было много, я немного поработала в музее, немного в "Союзпечати", немного в гостинице "Венец", занималась своим садом и огородом, продавала яблоки и груши и даже розы, которые одно время выращивала в своем саду, много вязала. Так я вошла в следующий этап своей жизни.
Основное влияние на меня оказали школа, пионерская организация комсомол и, конечно, семья. Я искренне верила в светлое будущее. Крестьянские корни подчистую были выкорчеваны. Помню, в детстве пригнали стадо овец на водопой. Я прибежала домой и говорю бабушке: "Пойдем, посмотришь, там много собак, и все пьют воду. Бабушка улыбнулась, погладила меня по голове и сказала, что это не собаки а овцы". Я старалась воспитывать характер. Вспоминается такой случай: мы жили в Темиртау, в один из весенних дней я поехала на велосипеде в довольно дальнюю прогулку ха черемухой, мне было лет 13. Путь неблизкий, мне надо было вброд перейти речку, на берегу я решила отдохнуть, положила велосипед, села рядом. Это была небольшая река, которая летом превращалась в ручей. Вдруг я увидела змею. Она медленно плыла по реке, вытянув вверх голову. Я испугалась, но домой не вернулась, села на велосипед и поехала дальше. Приближались сопки, между ними в узкой долине росла черемуха. Она только что расцвела, ее белые гроздья густо покрыли кусты. Домой я привезла огромный букет черемухи. Надо сказать, мы пользовались большой свободой и мне достаточно было взять велосипед и поехать, куда я хочу. Иди еще воспоминание. Я училась уже в Саратове, на лето приехала домой в Темиртау. У меня была подруга Майя Коган. Их семья в своё время была эвакуирована из Москвы, отец ее погиб во время войны в частях КГБ. И вот однажды во время летних каникул мы встретились с Майей и она пригласила мня поехать в соцгород к ее другу. Я, недолго думая, согласилась. Друг ее жил в общежитии завода СК, к нему пришел еще товарищ. Мы весело провели вечер. Стемнело, надо было уходить домой. Но Майя и не думала возвращаться со мной. Наступила ночь, у меня не было другого выбора, как отправиться одной. Это было послевоенное время, соцгород располагался далеко от центра, автобусы уже не ходили. Я долго шла по темному пустырю, темно было хоть глаз выколи, ни одной души я не встретила, пришла домой поздно. Но самое главное было то, что я не боялась, какое-то равнодушие было и обида на подругу. Я решила с не больше не дружить.
Может быть, такая категоричность была и излишней, но это теперь я так думаю. Дома я ничего не рассказала, да меня и не спросили. Основным девизом моей жизни было ничего не бояться, и этому я следовала всю жизнь.
Теперь я на пенсии. И она наводит на печальные мысли. Многое при начислении пенсии не учитывается: работа в военные годы, хотя я в свое время получила медаль "За доблестный труд в Великой Отечественной войне", не учитывается и пять лет учебы в университете, вся зарплата моя как доцента и заведующего кафедрой также не учтена, так как при начислении пенсии поставлен потолок. Таким образом нет сорокалетнего стажа для начисления максимальной пенсии.
Оглядываясь назад и анализируя события, приходишь к печальному выводу о том, что о простых людях в России никогда никто не заботился. Ни при царе, ни при коммунистах, ни при демократах. Сколько я помню, у нас всегда что-нибудь отбирали. В 30-х у деда, а следовательно, и у отца отобрали дом и скотину, оставив большую семью без крыши над головой. В 60, при Хрущеве, отобрали корову, пришлось отвести ее на стадион, где собрали всех отобранных коров. А кому они помешали? Жили мы на окраине города, сразу начиналась степь, где и паслось городское стадо. Вот теперь в 9О-х годах пропали все сбережения на книжке. Все заслуги и работа во время войны, и заведование кафедрой, и воспитание молодого поколения в течение 33 летней работы - все разом выброшено и забыто. Остается мне только молиться за детей, внуков всех родных и близких. Господи, научи меня молиться, надеяться, терпеть, прощать и любить. Господи, ты же знаешь, мы были вырваны с корнем из нашей земли, наши могилы рассеяны по разным местам, оторваны от церкви, от христианства. Господи, прости наши прегрешения, направь на путь истинный. Действительно наши могилы разбросаны теперь уже даже по разным государствам. Дедушка похоронен в Новой Тихоновне, при комендатуре №14. На его могиле последний раз мы были с мамой еще до войны. Теперь она навеки покинута, это уже другое государство. Могила бабушки находится теперь тоже за границей в Казахстане, в Темиртау. Остаются только воспоминания, да слова молитвы: помяни Господи души усопших рабов твоих. Отец матери похоронен в селе Калуга Саратовской области, умер он в 30-х годах, его нашли в степи, лежащим вниз лицом у ручья. Мама в это время была в ссылке в Казахстане без права выезда, и на могиле своего отца ей не пришлось побывать. За плугом на колхозной борозде погибла и сестра мамы тетя Параня. Можно так продолжать и дальше. Мир вам и покой, похороненные в разных местах и забытые предки. Пусть земля вам будет пухом.
В 1994 году вышло постановление "О реабилитации жертв политических репрессий". Казалось бы, все карты в руки, можно и реабилитироваться. Но не все оказалось так просто. Из архивов Энгельса и Саратова пришли сообщения, что материалов о нашем раскулачивании в архивах нет.
Написала в Караганду, оттуда от двоюродной сестры пришли некоторые документы, заверенные нотариусом о нашем проживании в городе Караганде с 1931 года в связи со спецпереселением. Однако Ульяновский суд признал эти сведения недостаточными и не вынес должного решения. Все так бы и заглохло, если бы за дело не взялся муж моей сестры Алферов Юрий Федорович. Это бывший генерал МВД. Бывший начальник училища МВД города Саратова, ныне покойный. Ему удалось получить из архивов прокуратуры города Караганды свидетельство о том, что наши документы по раскулачиванию были переданы в Караганду Каз ССр, и по по распоряжению Берии в 1953 году были уничтожены. Были и другие косвенные доказательства.
Две мои сестры Валентина и Зинаида родились в Новой Тихоновке и в их свидетельствах указана комендатура №14 поселка Новая Тихоновка как место их рождения. Кроме того, в трудовой книжке отца было указано место работы в городе Караганде с 1931 года.
Спустя пять лет после выхода постановления о реабилитации я была реабилитирована в 1999 году. Решение суда от 21.07.99 года Ленинского районного суда города Ульяновска приведены ниже.
Мне пришлось побывать в советское время в разных республиках: Казахстане, Киргизии. Абхазии. Сравнивая жизнь в этих республиках и в России, можно сделать такой странный вывод: по советским законам жили только в России. К примеру, в Абхазии мне пришлось жить в Очамчири около месяца. Городок расположился на берегу моря. Дома у большинства жителей кирпичные, двухэтажные, под одной крышей с домом гараж, в каждом доме машина. В один из дней в середине недели все родственники семьи, где я остановилась, собрались все вместе и поехали в село ремонтировать крышу одному из своих родственников. Такое впечатление, что они формально числились на работе, а фактически распоряжались временем по своему усмотрению. Дома в селе располагаются далеко друг от друга, отделенные обширными садами из цитрусовых деревьев и виноградников. Все это было в России на вес золота. О русских хозяйка выразилась так: русские радуются, когда у соседа сдыхает корова, мы радуемся, когда сосед покупает машину.
Может быть и так. То же самое было в Казахстане. Баранами казахи, жившие в аулах, пользовались как своей собственностью. Надо было барана отвезти в город родственникам, пожалуйста, надо кобылу на мясо – тоже никаких проблем. Помню, в Новом городе рядом с нами жила казахская семья Оспановых. Они с нашей семьей были в дружбе. Казахи очень приветливый и гостеприимный народ. Оспановы жили в большом кирпичном доме, мясо у них было всегда свежее. Привезут барана из аула и бешбармак. Бешбармак - любимое казахское блюдо. Свежую баранину режут большими кусками, помещают в большой круглый котел, раскатанное тесто режут на куски и кладут под конец варки в котел. Приглашали они нас в гости всей семьей. Рассаживались мы за низенький столик на ковер, под спину для удобства подавались подушки. Огромный котел с вкусным сочным мясом стоял посередине стола. Хозяин раздавал куски мяса, трапеза начиналась. Казахи ели мясо руками, нам раздавали тарелки и вилки. Можно было есть и пить по-казахски, как пожелаешь!
Странный народ – эти русские. Неприхотлив, долго может терпеть всякие невзгоды, но зато при случае всё разносит до основания и все начинается сначала. Русские парни добросовестно служат в армии, защищают Родину. Недаром же И.В. Сталин после победы в Великой Отечественной войне поднял тост за русский народ. А кто был раскулачен? Опять же русские. А кто сейчас погибает в Чечне? Русские парни. А вот теперь в перестроечное время, когда страна повернулась лицом к капитализму и наступила приватизация, русские в большинстве своем оказались на обочине. Русский народ выброшен на рынки, где они торгуют на морозе, нанимаясь к тому, у кого есть капитал. Учителя, врачи, инженеры - там, где меньше всего платят – все эти должности в основном для русских. Да к тому же колхозная деревня спилась. Да и к чему мог привести рабский труд, за который платили палочками-трудоднями? Восстановится ли русская нация, обескровленная различными гонениями, опустошительными войнами, братоубийственной гражданской войной и прочее. Одному Богу известно.
А теперь о последних годах жизни моих родителей. Отцу все время хотелось уехать из Караганды. Он говорил маме, что у него даже голова перестает болеть, когда он приезжает в Россию. Свою мечту они осуществили после выхода на пенсию, но путь к этому был долгий. Вначале отец продал дом в Караганде. Дом был большой, четыре комнаты, кухня, веранда, хороший сарай, небольшой дворик, где были посажены яблони местных сортов. Но на эти деньги, однако, им не удалось купить более или менее нормальное жилье ни в Саратове, ни в Куйбышеве. Пришлось вернуться в Караганду, здесь ему удалось получить двухкомнатную квартиру, благо, его там помнили как хорошего специалиста и энергичного работника, у него оставалось еще много друзей, которые ему помогли.
Затем начались утомительные хлопоты по обмену этой квартиры. Его друг из обменного бюро сообщил ему, что есть обмен на Ульяновск. Он немедленно воспользовался этим. Из Ульяновска они перебрались в Саратов. Это была его Родина, наконец-то мечта его осуществилась. В Саратове они жили в двухкомнатной квартире на Соколовой горе. За это время умерла их дочь Мария, ее муж женился на другой их дочери Валентине и перевез ее из Караганды. Наконец, и самая младшая сестра Зина перебралась со своей семьей в Саратов. Младший сын Толя уже жил в то время в Одинцово. Так закончилась наша жизнь в Казахстане. Мы все оказались в России. Здесь в Саратове отец построил последнее, что он смог - дачу за Энгельсом, на берегу небольшой реки Саратовки, которая впадает в Волгу. Тут они оказались совсем близко от своих родных степей, откуда были высланы в те далекие ЗО-е годы. На этой даче, которая была завещана Володе, сыну Вали, мы иногда летом собираемся все вместе и вспоминаем былое. Сидели мы как-то все вместе за большим сто¬лом, ели шашлык, приготовленный Володей, разговорились о прошлом. Оказывается, в молодости наши младшие сестры и брат Толя считали Маню самой красивой, а меня самой умной. Бог знает, оправдала ли я их надежды, а Маня была и на самом деле очень красивая. Смуглая кожа, голубые глаза и темные волосы - это необычайное сочетание привлекало внимание. Умер отец в 1985 году. По иронии судьбы бывший спецпереселенец свои последние дни закончил в палате Обкомовской больницы, где он лежал вместе с мамой в отдельной палате. А почему в обкомовской? Да их зять, Юрий Федорович, в то время работал начальником училища МВД, был уже генералом. Следовательно, прикреплен к спецбольнице. Юра очень любил своего тестя и сделал все возможное, чтобы облегчить последние дни моего отца. Мама после смерти отца отдала свою квартиру дочери Зине, а сама вначале жила с ее семьей, а затем переехала к Валентине. Здесь и закончила она свой жизненный путь, в 1995году, пережив своего супруга ровно на десять лет. Похоронены они в одной могиле со своей рано ушедшей из жизни дочерью Маней. В жизни родители были всегда вместе, делили все горести и радости, в невероятно трудных условиях переселения пережили труднейшие военные и послевоенные годы, всем детям помогли получить высшее образование, порою отказывая себе в самом необходимом, жертвуя своим здоровьем. Отец и прожил немного, всего 72 года, имея здоровую крестьянскую наследственность. Его и метелью в степи заносило, только благодаря своей смекалке он остался жив, положил верблюдов на снег, сам залез под горб верблюжий, его занесло вместе с верблюдами, а когда метель прекратилась, ему удалось найти дорогу и благополучно вернуться домой. Это было в поселке Самарканде ныне город Темиртау. А однажды, еще в поселке №14, он принес мешок муки из Старой Тихоновки на своих плечах, простудился и заболел воспалением легких. Диву даешься, как он мог выжить в условиях ссылки? А мама рассказывала, как однажды после войны ей надо было отвезти посылку, предназначалась она нам в Саратов, где мы учились. Жили они тогда в поселке Самарканде, посылки в поселке в то время не принимали. Надо было ехать на дрезине в Караганду, Старый город. Пока она добиралась до Старого города, разыгралась метель, она потеряла дорогу, пришлось ей переходить железнодорожные пути. Не было видно ни зги, и только она перебежала последний путь, как мимо проскочил поезд. Было уже поздно, на почту она в этот день не попала, пришлось переночевать у совершенно незнакомых людей, это была казахская семья. А в посылке-то была лапша, больше нечего было посылать. Мы ее регулярно получали в студенческие годы. Это было большим подспорьем к нашему рациону, в то время по карточкам нам выдавали по полкилограмма хлеба на человека. Вскоре карточки были отменены, но нам, студентам стало еще хуже, потому что за хлебом простаивали сутками, и нам не всегда удавалось купить хлеб.
Наша семья всегда была очень дружной. Когда жили все в одном городе Караганде, мы по воскресеньям собирались в родительском доме. Мама готовила воскресный обед, обязательно были очень вкусные щи, блинчики или вареники, иногда галушки по-немецки. Отличались они тем, что тонко раскатанные лепешки клались на одну руку, а другой разрывались на части, при этом тесто вытягивалось и получались очень тонкие ломтики, они варились минут пять, а затем смешивали их с картофельным пюре. Получалось очень вкусное блюдо, рецепт приготовления их был привезен еще из Калуги и заимствован у немцев.
Мама с папой любили друг друга всю жизнь. Это, безусловно, оказывало влияние на все наши взаимоотношения. Мама рассказывала: в молодости, когда они только поженились и папа вместе с другими братьями и отцом уезжали на пашню, они очень скучали друг о друге.
Папа иногда даже мамин голое слышал, будто бы она звала его - Аким… Аким…, но вокруг была только степь да ветер, а ожидаемая встреча с любимой молодой женой была еще далеко. Папа с мамой к
людям относились доброжелательно, старались помочь в трудную минуту. Вспоминаю из далекого военного времени. Во многих семьях оставались только женщины с детьми, мужья были на фронте. Последние свои одежды и разное барахло они грузили на санки и везли в колхоз, где меняли на пшеницу и муку. Так было и в тот раз. Преодолев многокилометровый путь из Новой Тихоновки в Самарканд (Темиртау, женщины с тремя санками остановились на ночлег у нас. Их накормили, напоили, и спать уложили. Им отдали кровати, сами расположились, где попало. Наутро они отправились дальше. Надо было пройти немалый путь. Дело происходило зимой, они были закутаны шалями, в валенках, с красными от мороза лицами. И это были не родственники, а просто односельчане. Моя сестра Маня вышла замуж в Саратове, где она училась в университете. К тому времени я уже уехала в Новосибирск по назначению, а Маня заканчивала университет и жила в общежитии.
Однажды они с подружкой шли из кино, вдруг выскочила собачонка и начала лаять на них. Они подняли шум, подошел курсант из военного училища МВД, познакомился с ними и проводил домой. Маня понравилась Юре с первого взгляда, началась дружба, закончившаяся свадьбой. Папа сказал Мане перед свадьбой, чтобы она рассказала Юре о своем прошлом, он же был военный, а она - спецпереселенка. Пришлось Юре идти в политотдел и просить разрешения на женитьбу. Разрешение дали, свадьба состоялась, правда, она была очень скромной, в общежитии. Надо сказать, что это была очень красивая пара. К тому же Маня оказалась отличной хозяйкой. Юра сделал блестящую карьеру, в конце концов он стал начальником училища МВД Саратова, получил чин генерала. Мы у них часто бывали. Летом все училище выезжало в загородный лагерь. Жили они там в палатках. Командный состав - в деревянных дачах. Мы в это время к ним съезжались семьями: я с двумя детьми Юрой и Сережей, Зина с дочкой Таней и Валя с сыном Вовой, но Валя редко могла приезжать, она чаще всего работала. Обязательно были здесь и мама с папой. Обедали мы все вместе на большой веранде, дом сто¬ял в лесу. В Саратове лето всегда солнечное и теплое. Много было шуток и веселья. Однажды прогуливались мы большой кампанией по лесной дачной дороге, вдруг увидали бегущих военных, началась стрельба. Маленький Вова, Валин сын, от страха кубарем скатился под косогор. Оказалось, что это учения и стреляли холостыми патронами.
В один из дней мы отдыхали в летнее время на даче, Юра был в командировке в Москве, вдруг прибежал курсант и сообщил, что в Саратове горит один из старых корпусов училища. Это было началом черной полосы в жизни Юрия Федоровича. Корпус был отстроен, все, казалось бы, благополучно окончилось. Но тут его и всех нас постигло непоправимое несчастье, заболела его любимая жена, началась длительная борьба за её жизнь, и смерть победила. Первое время после ее смерти он каждый день ездил на её могилу, этот мужественный человек не стеснялся своих слез. Прошел год, он не захотел уходить из нашей семьи, женился на Вале и привез её из Караганды. У них была общая любовь к Мане, они вместе ухаживали за могилой Мани, на стене в комнате висели Манины портреты, воспоминания о прошедшем - все это их объединяло.
Моя сестра Маня поступила в Саратовский университет на два года позже меня. Она училась на филологическом факультете. А жили мы вместе в общежитии, в комнате было человек двенадцать. Готовили сами на общей кухне. Там была огромная газовая плита на всю комнату, был истопник дядя Ваня, очень добрый человек, он не только зажигал плиту, но и посматривал за кастрюлями, В комнате было чисто, постели застилали белыми простынями. Платья висели на стене, тоже прикрытые простыней. Порою одним и тем же выходным платьем пользовались попеременно. Занимались в читальном зале. Место в читальном зале, занятое с утра, сохранялось на весь рабочий день. Уходили в общежитие пообедать, а книжки оставляли на целый день. В читальном зале стояла тишина, библиотекарь следил за порядком. Во время сессии в читальном зале приходилось заниматься целый день с утра до вечера. На химическом и биологическом факультетах, где мы учились, были в основном девушки. Молодые люди пришли в университет прямо с войны, некоторые были после ранения и ходили с палочкой. Когда я уехала в Новосибирск по направлению, Маня доучивалась в университете. В конце пятого курса она вышла замуж за Юрия и осталась в Саратове. Потом они много ездили, жили в Москве на частной квартире, здесь Юра учился в Академии МВД, затем в Уфе, а окончательно поселились в Саратове. Родился у них сын Владимир. Он вначале окончил автодорожный институт, но после смерти матери под влиянием отца перешел на военную службу. Защитил диссертацию, работает преподавателем в военной Академии МВД в Саратове.
Теперь немного о семье Николаевых. Мы с Николаем учились в одном классе в Темиртау, а потом на долгие годы разъехались, встретились спустя много лет, и когда я приехала из Новосибирска в Караганду и стала здесь работать, возобновилось наше знакомство. Вскоре мы поженились. Трудовая деятельность его началась в Темиртау, работал он учеником электромонтера, в книжной торговле, затем закончил заочный институт в Алма-Ате и стал инженером-экономистом. По этой специальности он работал в Ульяновске. Родители его - Анна Ивановна и Иван Павлович до раскулачивания жили в Сызрани, по крестьянским меркам они были довольно богатые, имели кроме скота и дома еще и мельницу. После раскулачивания они были отправлены в Казахстан, но детей Николая и Сергея оставили у родственников в Сызрани. Пытались бежать из мест переселения, но их вернули теперь уже вместе с детьми. До самой смерти они жили в Казахстане в поселке Самарканде, который позже переименовали в Темиртау. Умер Николай в 1979 году, тогда еще не принято было рассказывать о себе и своих родственниках. Поэтому много из его жизни я не знаю. Но это были добрые, порядочные люди, но с несколько устаревшими понятиями о семье и взаимоотношениях между мужем и женой. В основе их понятий в этом отношении были домостроевские: муж добытчик, а жена домохозяйка и хранительница домашнего очага. Я со своим характером и образом жизни внесла поневоле некоторые коррективы в их понятия, что осложнило наши общие взаимоотношения. Но муж всячески старался внести взаимопонимание и по существу был всегда на моей стороне.
Младшая сестра Зина тоже исторический факультет университета. Она рано вышла замуж, но при рождении дочери тяжело заболела и осталась инвалидом на всю жизнь. Работала в институте, но в основном была домохозяйкой, так как постоянные болезни мешали ей справляться и с работой в институте, и с домашними обязанностями. Валя получила бухгалтерское образование, работала на шахте бухгалтером. Было замужество, закончившееся разводом, а затем второе замужество, ее мужем стал генерал Юрий Федорович. Валя удивительный человек, она больше заботится о других, чем о себе, ей всем хочется помочь, может отдать последнее.
И напоследок хочется вспомнить еще событие, которое происходило в Новосибирске в филиале Академии наук, где я работала в 50-е годы младшим научным сотрудником. В этот период как раз коммунистическая партия Советского Союза боролась с кибернетикой и генетикой.
Некоторые ученые из центра попали в Сибирь за то, что они были приверженцами этих учений. Однажды нас всех, сотрудников филиала, собрали в актовый зал: партийных и беспартийных, ученых и неученых. На этом общем собрании осудили ученых, работающих в области кибернетики и генетики, постановили считать кибернетику и генетику лженаукой. Прошли годы, справедливость восторжествовала, но это обстоятельство больно ударило по развитию принципиальных положений как в генетике, так и в кибернетике, и как результат - отставание в этих областях науки, производства, техники и основ сельского хозяйства. Оказалось, что напрасно возвышали Лысенко, напрасно сгубили Вавилова, напрасно устраивали гонения на многих ученых, стоявших, как показало время, на правильных позициях. Но самым поразительным было то обстоятельство, что вопрос о науке и лженауке решали все: ученые и совершенно некомпетентные люди. Я до сих пор не представляю, что такое кибернетика и самое смутное представление имею о генетике. Но мой голос, однако, был учтен. Была вера в то, что партия не может ошибаться, вероятно, и был расчет на это. Так и вспоминается М.Ю. Лермонтов:
Прощай, немытая Россия,
Страна рабов, страна господ,
И вы, мундиры голубые
И ты, послушный им народ.
Для меня работа была неотъемлемой составной частью жизни. Я на свою работу смотрела как на творчество, будь то наука, подготовка к лекции или сама лекция. Если мне на пути встречались препятствия, я их обходила и продолжала путь вперед дальше и дальше. Сейчас, когда творческая жизнь позади, удивляюсь, как смело я бралась за все. В Новосибирске, когда не было возможности сдать кандидатские экзамены на месте, я поехала Томск и сдала там местным профессорам Тронову и Кулеву. Когда я почувствовала, что в филиале Академии наук мне ничего не светит по обстоятельствам, о которых я уже упоминала, мне пришлось поехать в Москву. Там я попыталась поступить в аспирантуру, но сдала спецпредмет на четверку и не прошла. Возможно, мне бы и удалось поступить в аспирантуру, если бы я сразу не уехала после сдачи экзаменов. В Новосибирск, однако, мне вызова не пришло. Тогда я приняла решение ехать в Караганду. Здесь мне и удалось выполнить научную работу, которая послужила материалом для защиты диссертации. Правда, помог случай. Я выполняла работу по заказу руководства завода синтетического каучука. Работа была хоздоговорная, мне удалось организовать группу на кафедре химии, с ее помощью была осуществлена работа в сравнительно короткий срок. К тому же, по хоздоговору мне оплачивались командировки. По совокупности выполненных работ и написанных статей мне присвоили звание кандидата наук, а затем и доцента. За успехи в работе неоднократно объявляли благодарности с занесением в трудовую книжку, фотографию помещали на доску почета. Так в то время чествовали за успешный труд.
В 1971 году прошла по конкурсу в Ульяновский политехнический институт на должность доцента. Но уже через пять лет ушла в высшее военно-техническое училище, куда я была переведена по конкурсу на должность заведующего кафедрой. Здесь и закончился мой творческий путь. Проработала я до 1982 года, после чего вышла на пенсию по возрасту. Может быть, здесь к месту перечислить медали, которые мне выдавали в разные годы:
За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945
2. 30 лет победы в Великой Отечественной войне 1941-1945 г.
3. 40 лет победы в Великой Отечественной войне 1941-1945г.
4. 50 лет победы в Великой Отечественной войне 1941-1945.г.
5. Ветеран труда
6. 60 лет победы в Великой Отечественной войне 1941-1945.г.
Как же жили мои дети с такой неугомонной мамой? А они были совершенно самостоятельные. Когда подросли, ходили в детский сад. А до той поры, когда я уходила на занятия, они оставались с кем попало. Одно время жила у нас такая древняя старуха, что она только и могла, что покачивать ребенка в колыбели, за¬то, выспавшись днем, он уже старался наверстать упущенное ночью. Приходилось мириться. До этого мы старались пристроить Сережу в ясли, но он устраивал такие скандалы, орал во всю мочь, когда чувствовал, что его собирают в ясли! К тому же в яслях всех закаливали, невзирая на личности. Их попросту засовывали в мешки и выбрасывали на веранду зимой с открытым окном. Сережа и там протестовал, вот такая была свободолюбивая личность - ревел во все горло, а в результате такой экзекуции он заболевал. Разговаривала с заведующей, умоляла не выносить на веранду, оставлять в группе. Но она была неумолима. Так Сережа проходил в ясли общей сложности пять дней, и его пришлось оттуда забрать.
Включалась и мама. Мы жили тогда в центре города в Караганде в доме на пятом этаже. Мне приходилось до лекции заносить свою детвору к маме, благо это было не так далеко. Юра шел самостоятельно, а Сережу я несла на руках, завернутого в теплое одеяло. Разница между Юрой и Сережей была в один год и десять месяцев, поэтому Юра считался уже взрослым. Гулять с ними у меня не было времени. Они у нас стали часто болеть. Мы решили уходить с пятого этажа, поменяли квартиру на дом поближе к родителям. Мама с папой помогли сделать ремонт и подключиться к отоплению. В этом доме жила у нас другая бабушка, помоложе первой, Мария Павловна. Она помогала мне с домашними делами, так что я могла все время отдавать работе. Летом дети бегали босиком допоздна. Вечером позову, вымоют ноги - и спать. Когда подросли, они вместе с друзьями играли в футбол, дрались, мирились. Меня они в свои дела не всегда посвящали. Родительские собрания я посещала редко, обыкновенно в школу ходил муж. Закончили школу дети в Ульяновске, самостоятельно поступили в институт. Юра закончил машиностроительный факультет, а Сережа - радиотехнический политехнического института. Одно время мы им купили пианино, наняли учительницу по музыке. Юра сразу отказался от, с его точки зрения, насилия, а Сережа некоторое время еще занимался, но однажды на его глазах я увидела слезы во время музыкальных упражнений. Вероятно, учительница не смогла понять их души, а может быть, мы не настояли. Одним словом, музыкальная грамотность на этом и закончилась. Но зато они с удовольствием путешествовали, и летние поездки ждали с нетерпением. Сергей впоследствии научился самостоятельно играть на гитаре, он обладает прекрасным слухом, хорошо поет русские народные песни. Юра очень хорошо вырезал разные фигурки из дерева. Этим он увлекался довольно долго, летом собирал в лесу сучья и корни, а затем их обрабатывал. У него есть художественный вкус и нестандартные способности. Были у ребят и другие увлечения. Одно время собирали марки, увлекались Футболом, занимались даже каратэ. Но в то время этот вид спорта не поощрялся, и это увлечение было непродолжительным.
Юра вместе с друзьями совершил путешествие по озеру Балхаш. На Урале, на байдарке, они проплыли по реке Белая. В общем, сыновья выросли настоящими мужчинами. А мои прекрасные снохи Людмила и Анна воспитали двух очаровательных внуков - Наташу и Алешу, им помогали, конечно, и мои сыновья.
Я интересовалась крестьянским вопросом. Для этого просмотрела все, что изложено в трудах В.И. Ленина об этом. Но начну с К. Маркса. Он писал "мелкая земельная собственность по самой своей природе исключает развитие общественных производительных сил труда, общественные формы труда, общественную концентрацию капиталов, животноводство в крупных размерах, прогрессивное применение науки."
Эти идеи коллективного землепользования были разработаны для Великобритании середины ХIХ века, к тому времени потерявшей почти все свои колонии. "Англичане обладают всеми необходимыми материальными предпосылками для социальной революции, чего им недостает - это духа общения и революционной страсти". Однако консервативные англичане не рискнули на революционные преобразования, сохранив исторически сложившиеся основы государственного устройства, предпочитая эволюционный путь развития. Зато идеи К. Маркса о коллективном землепользовании легли в основу взглядов Ленина на земельный вопрос и в полной мере были осуществлены в России. Процесс разрешения земельного вопроса в России шел стремительно. Вначале было провозглашено, что вся земля должна принадлежать крестьянам. Помещичьи земли делились между крестьянами. Ленин писал: "После Октябрьской революции мы добили помещиков, мы отняли у него землю, но этим борьба в деревне еще не закончилась. И если кулак останется нетронутым, то немедленно будет опять царь и капиталист. Центр тяжести борьбы против крестьянской буржуазии переносится в деревню. Задача состоит в создании таких условий, при которых бы не могла ни существовать, ни возникать вновь буржуазия". (Очередные задачи Советской власти).
Решено было расколоть деревню. "Мы на этот путь вступили с самого начала, например, тем, что голосовали закон о социализации земли и превратили постепенно в ту меру, благодаря которой удалось деревенскую бедноту объединить вокруг себя и повернуть против кулаков. Лишь по мере победы пролетарского движения в деревне мы будем переходить систематически к коллективному, общественному землепользованию и к общественной обработке земли".
Во время буржуазной революции большевики были вместе со всем крестьянством, а затем во время последующей за этой социалистической революцией большевики объединились с беднейшим крестьянством против капитализма, в том числе против кулаков. В связи с разрухой и острейшей продовольственной проблемой зреет недовольство и по всей России прокатывается волна восстаний. Ленин провозглашает, что революция в опасности и объявляется массовый поход в деревню. "Оружия и денег мы дадим им сколько угодно" Он утверждает, что " кулаки - бешеный враг Советской власти, либо кулаки перережут бесконечно много рабочих, либо рабочие беспощадно раздавят восстания кулацкого, грабительского меньшинства народа против власти трудящихся". И далее - "Советская Россия посылает в деревню отряды вооруженных рабочих. Эти рабочие несут социализм в деревню, привлекая на свою сторону бедноту, организует и просвещают ее, помогают ей сломить, подавить сопротивление буржуазии".
Таким образом была организована гражданская война, о чем Ленин писал: "Всякая великая революция, а социалистическая в особенности, даже если бы не было войны внешней, немыслима без войны внутренней, т. е. гражданской войны" (Соч. т. 27, Очередные задачи Советской власти". Затем наступает переходный период, когда закладывались с одной стороны основы социалистической организации труда, а с другой стороны, широко применялись принципы принуждения и введения трудовой повинности, а также продразверстка, к инакомыслящим был применен повсеместно организованный террор. Впоследствии, для снятия нарастающего в стране напряжения, был введен НЭП. НЭП показал, что в течение 3-4 лет сельское хозяйство достигло довоенного уровня. Проявилась удивительная жизнеспособность и сила, заложенная в личном землепользовании. Крестьяне потянулись к полной свободе и независимости. В этот период и мой дед Дмитрий Лаврентьевич вместе с подросшими к этому времени сыновьями сумел в короткий срок поправить свое хозяйство, купить новый дом, встать на ноги. Но эта мера была временной. " Отступать будем до тех пор, пока не научимся, не приготовимся перейти в наступление" (Соч. т. 33 с.70).
Потом началась всеобщая коллективизация, которая была доведена до абсурда. Колхозы стали только источником производства сельскохозяйственных продуктов. Переработка и торговля были отданы в руки государства. Дело дошло до того, что крестьянам не разрешалось даже вынести свои продукты на продажу к поездам на станции. Нечем было кормить скот и даже птицу. Помню, отдыхали мы на даче за Энгельсом, кстати, по шесть соток от¬вели каждому дачнику, а вокруг было много свободной земли. Пошли мы в ближайшую деревню, чтобы купить яиц. Обошли множество домов, сидят бабы на лавочках, спрашиваем, нет ли в продаже яиц. Они отвечают, что нет кур, их кормить нечем. А это были уже 80-е годы. В магазинах все меньше и меньше в ассортименте продуктов, зато повсеместно работали спецмагазины и спецраспределители, обеспечивающее высокопоставленное коммунистическое руководство.
С 90-х годов началась перестройка. Спустя десять лет приняли постановление о купле и продаже земли. Но деревня обескровлена. Раскулачивание сделало свое дело. Из села извлечены все трудовые ресурсы, они постепенно переливались из деревни в город на промышленные предприятия. Появились заброшенные деревни. У бывших колхозников капитала нет, чтобы покупать землю, следовательно, это потенциальные наемные работники. А кто же будет хозяин? Кто сумеет купить землю? Это все вопросы, на которые нет ясного ответа. Долговременная аренда земли иностранцами тоже дело весьма проблематичное. Это же не частная собственность, из земли будут выкачивать все, ничего не давая ей взамен. Можно, по-видимому, поправить дело путем кредитования крестьянских хозяйств: будь-то фермерское или земельные кооперативы с единым хозяйственным органом во главе, с производящими и торгующими функциями без всяких посредников. Но вокруг капиталов всегда много жуликов, чиновников, которые не прочь поживиться на трудностях. Одним словом, множество проблем и трудностей. Но, вероятно, пока не будут разрешены земельные проблемы, не подняться России с колен, не спасут даже богатые недра земли.
