Публицистика
31 АВГ. 2015 | 14:52
Перед тем как родиться и потом

Этот текст является своеобразным поздравлением с днем рождения друга. Автор попросил назвать его инициалы – М. А. Редакция КОНТЕКСТА уверена, что это послание – не только конкретному человеку, но и всем нам.

Когда ты был всем и времени не существовало, какая-то неведомая сверхсила разорвала самоё тебя, запечатанное в точку, превратила в свет и тьму, в пыль и газ.

А потом, ты помнишь, как мы с тобой ели Солнце, пробивающееся сквозь горячую зеленую воду? У красного с прожилками вулканического источника, помнишь?

А потом кто-то из нас остался на остывшем подводном вулкане и жил в коралловом рае, а другой сделался убийцей. Как ты меня, или я тебя, потом съел, и я снова стал тобой. Или ты – мной, уже запамятовал.

А потом мы снова разделились и долго не виделись. Когда же новорожденное время посулило обратно сречу, мы целыми днями грелись на камнях, а потом что-то, прямо будто из живота, звало в теплую черную жижу болот. И мы бросались в вязкую жирную топь. Ты тогда сожрал разноцветную стрекозу, помнишь?

А потом мы жили в прекрасном бескрайнем лесу. К полудню исполинские папортники тонули в непроглядном тумане, по твоим роговым пластинам на спине стекали струйки влаги, бежали по бронированному телу, и ты сам начинал делать туман. Величественно стоял, дымился и косился на свои широкие ноздри, временами специально пуская ими пузыри.

В один из таких погожих дней тебя разорвал двуногий. Я никогда не видел прежде двуногих, да еще таких размеров. Двуногий гнался за нами по речной косе, я сообразил увернуться в лес, а ты – нет.

Я потом нашел твое тело. Он даже не целиком тебя съел. Я стоял и думал, что теперь надо уходить из леса. Потому что двуногие всегда возвращаются туда, где можно еще кого-то убить.

А потом мы дрались за кустарник у водопоя. Уже много лет моя стая им владела, но в твоей появился сильный вожак. Он решил, что может такой хороший кустарник у водопоя у нас отобрать. Давно я не видывал такой схватки. Мы рвали друг друга зубами и когтями, мы захлебывались кровью друг друга. Я даже успел хорошенько ухватить заднюю лапу вашего вожака, но тут же мне кто-то вырвал горло. Я до сих пор не знаю, кому достался этот кустарник.

А потом мы грелись у костра в пещере. Твоя самка слегка обжаривала на огне мясо и бросала его на край шкуры, на которой мы лежали. Помню, ты тогда приподнялся, под тобой хрустнула ломкая сухая шкура. Взял самый большой кусок еды и протянул мне. Какая была жрачка! Славная была жрачка! Когда всё съели, ты еще ударил меня по уху перемазанной жиром и кровью рукой. А я потом – так же – тебя, помнишь? А ты меня потом в живот. А я тебя по зубам. Да, крепкая была дружба.

А потом мы были солдатами. Даже служили в одном легионе, просто в разных центуриях. При Августе, помнишь? Наш легион и повоевать-то не успел, как нас повязали. Тебя – за кражу тяжелого гладиуса с хитрой гравировкой (тебя всегда тянуло к красивым вещам). Меня – за лживые речи, я усомнился в существовании демонов, хранящих моральные нормы. Встретились лишь на полянке, где темная зелень была заляпана черными пятнами. Сначала на соседнем пеньке тебе отрубили руку – тобой же украденным гладиусом. А что сделали со мной – не помню. Видимо, отняли голову.

А потом мы опять стали солдатами. Ты же помнишь 4 июня 1916-го. О, какой это был день! На австро-венгров обрушился огненный смерч. Под маршевое дыхание тысяч наших орудий мы с тобой пошли на кольца проволочных заграждений. Сначала я, с пехотой, за мной ты, со своим эскадроном. В Японскую тебе снарядом оторвало ступню. Не знаю, как, но ты снова записался в действующую кавалерию: мол, на лошади-с и с короткой ногой можно! Поговаривали, что даже дал взятку штабс-ротмистру Мельнику, который попросил за тебя чуть ли не прямо в штабе 8-й армии.

"Что ж за проклятье: только начинаешь становиться героем – как в тебя попадает случайная шрапнельная пуля..."
"Что ж за проклятье: только начинаешь становиться героем – как в тебя попадает случайная шрапнельная пуля..."

Мы не успели отпраздновать взятие Луцка. Что ж за проклятье: только начинаешь становиться героем – как в тебя попадает случайная шрапнельная пуля. Одна такая меня убила прямиком в сердце у безвестного ручейка, а другая, точно такая же, чуть раньше – прямиком в деревяху, которую ты примотал заместо ступни (надо же что-то в стремя вставлять). Санитары рассказывали, что ты так еропнулся, что рану в дерево принял как рану в плоть. Нервический стресс, сказали доктора. Вот с тех пор нога у тебя и болит, братец.

А потом была война, в которую мы почему-то не родились. А родились мы в тягучие, вязкие годы после этой войны. В тени неизвестных нам героев. Во лжи неизвестных нам философий. И в страхе такой войны, какой еще вообще не бывало, последней на Земле войны.

А потом был мелкий дождь, присыпающий пыльную толпу на Новом Арбате. И люди в серых плащах шли мимо молча, прижимая к головам радиоприемники.

А потом мы будто родились вновь. По привычке - солдатами. А оказались ряжеными, да в незнакомом лесу. Не понимая, кого убивать, замерли в нерешительности. Дышим носом, тревожно пускаем пузыри. Но мы обязательно вернемся туда, откуда ушли. Теперь мы двуногие. А двуногие всегда возвращаются туда, где можно кого-то убить.