 |
|
Эта женщина работала по долгу службы ли, по долгу совести ли, сердца, или всего вместе взятого, в местах, которые мы обычно завуалировано именуем "горячими точками". Потому что нам ой как не хочется произносить короткое и слишком понятное слово "война". Финишную часть интервью я хотел перевести в "мирное русло", ведь все - по законам общепринятых жанров - должно заканчиваться хорошо, то есть миром. Но, кажется, у меня это не вышло. Впрочем, судите сами.
- В наших предыдущих разговорах мы касались преимущественно военных и антитеррористических действий на наших южных окраинах. Складывается впечатление, что Кавказ только и делает, что воюет. Но это ведь не так. Как выглядит там мирная жизнь? Что тебе показалось в ней необычного, заслуживающего внимания?
- Недавно вернулась из поездки, и самое свежее и яркое впечатление - о крошечных населенных пунктах в горах. Там нет фельдшерско-акушерских пунктов, нет библиотек, домов культуры, там даже может не быть толковых магазинов. Но обязательно есть спортзалы. Большие, просторные, хорошо оборудованные. И спортом занимаются все мальчишки, поголовно. В основном борьбой или боксом - в зависимости от того, какой чемпион родом из этого села. И еще бросаются в глаза маленькие девочки. Первоклассницы, которые идут в школу по обочинам дорог, замотанные в покрывала с головы до пят. А ведь этого не было еще лет пять назад, тема хиджабов была неактуальна.
В этот раз в своей работе я немножко касалась темы похищенных невест. 15-17-летних девочек, которых воруют по несколько раз в неделю. На Ставрополье это во многом цыганская тема, там воруют девушек, а через несколько дней связываются с родными и договариваются о свадьбе. Однако в "кавказском варианте" в подавляющем большинстве случаев ворованных девушек так никогда и не находят. Хотелось бы надеяться, что они попадают в гаремы, но, похоже, это из серии "поигрался и выбросил". Куда-нибудь в речку. Факты говорят об этом…
- А ведь это - одно из страшных преступлений, предусмотренным нашим УК, который, пусть формально, но распространяется и на кавказские республики. Или надо честно признаться: в составе Российской Федерации существует какое-то отдельное государство, на которое не действуют наши законы и общепринятая философия общежития?
- В любых национальных регионах законы - понятие условное, растяжимое и темно завязанное на родовые и клановые отношения. А уж про философию общежития и говорить нечего. Не секрет, например, что Кадыров, как человек религиозный, навел жесткий порядок в Грозном, и молодежь выезжает из Чечни поразвлекаться и поклубиться в другие регионы. А то, что молодые люди относятся там к девушкам совершенно иначе, нежели к своим, мусульманкам - понятно и объяснимо...
- Как бы ты ответила на вопрос, ответ на который ищется со времен Ермолова: мы действительно такие разные? Возможно ли наше сосуществование в пределах одного государства?
- Сомневаюсь, что у меня есть универсальный ответ на этот вопрос. Думается – да. Возможно. Но требуется очень много "если". Борь, давай о чем-то более приземленном…
- О чем же?
- Я бы могла рассказать, как научилась стрелять…
- Понимаешь, интервью должно быть не про тебя конкретно, а про людей, про взаимоотношения...
- Хорошо, есть у меня для тебя история. Как-то, было дело, меня охранял один молоденький мальчик. Он воевал, и еще совсем салагой при обстреле организовал оборону. Спас раненых. Его представляли к Герою РФ, но дали Орден мужества. Теперь в Калмыкии бурлят страсти насчет того, что его обошли из-за национальности. Пишут обращения президенту и т.п. с требованием дать-таки Героя. Что скажешь?
- Я скажу, что боевые действия рано или поздно заканчиваются. Но война почему-то остается. Такое впечатление, что мы постоянно что-то недовоевываем. А потом пытаемся это как-то довоевать, каждый в меру своих представлений. Недовоевыванные войны – это очень опасно. Вспомни Русско-Японскую, Первую Мировую… По каким приметам ты определяешь недовоеванное, ведь есть такое?
- Не так давно у отца моей подруги, дяди Леши, случился инсульт. Слава Богу, ничего серьезного, да и вовремя спохватились. Он уже начал потихоньку ходить по палате… Не знаю, что произошло у него в голове, но вот там, среди несчастных паралитиков, их родственников и ада провинциальной медицины он - думаю, впервые в жизни - начал рассказывать о себе, о своем военном прошлом.
Мы знали, что Дядьлеша служил моряком на Дальнем Востоке. А оказалось - он был водолазом-диверсантом. Участвовал в войнах, которых официально не было. Да и сейчас, спроси его кто - он откажется от своих слов…А я вот думаю: ну сколько времени прошло со времен Карибского кризиса, событий в Камбодже, все ведь забыли! А для него война закончилась вчера.
Он и сейчас дышит, задерживая дыхание, как учили когда-то. Даже во сне. И может спать, отключаясь на два часа. Он нам рассказывал, как спал, держась за сваи моста, проснулся от боли - руки посинели от напряжения, но продолжали держать. Их, диверсантов, учили высыпаться за короткое время и отключаться от внешнего мира. Самым главным было - не думать о том, что пока спишь, тебя могут убить.
Однажды Дядьлешу послали на объект, до которого надо было плыть полчаса, с баллоном, в котором было воздуха на 40 минут. Под угрозой трибунала за невыполнение. А он - вернулся. Оказалось, они цепляли трофейные баллоны к днищу корабля - на крайний случай. Вот и пригодилось…
Еще он говорит, что каждый раз просил прощения, когда взрывали американские мини-подлодки. И я все думаю, думаю о том, каково ему с этим жить. И понимаю: а ведь ему этот опыт помогает, ведь после всего, что было, после таких испытаний все остальное кажется мелким и неважным. Он остается морским десантником. И узнай он о том, что я его историю вынесла на публику - никакой инсульт не помешает накостылять мне по шее!
- А каким стал конец войны, мир для дяди Леши? Как его встретила "гражданка"?
- Из их выпуска, из 36 человек, из армии вернулись 16. О тех, кто погиб, тогда писали "погиб при исполнении военной задачи". И все.
Дядьлёшу настойчиво зазывали в органы, говорили - простым инструктором, ничего такого, но он отказался категорически. Жизнь закончил простым работягой - электриком, наладчиком. И, когда стало можно, стал ходить в церковь. Может быть, именно такая простая жизнь и вера помогли ему остаться цельным, сильным человеком.
Невольно вспоминаю и сравниваю солдат нынешних войн - и тех, прежних. С теми, у кого был - и есть - внутренний стержень, нравственная основа. Таков, например, Георгий Олегович, друг нашей семьи. В 50-х годах он участвовал в боевых действиях в Китае, представлен ко многим наградам. И я знаю, он до сего дня не забыл о той бесчеловечной жестокости, которой был свидетелем. Но Георгий Олегович, или, как мы его называем, Старый, подошел к закату своей жизни с мудростью и иронией, в полном душевном равновесии.
Ребенком он был под оккупацией, в голодные послевоенные годы учился в Суворовском училище, был кадровым военным. Когда ушел из армии, возглавил крупный завод. Благодаря свойственному ему несуетному прагматизму благополучно пережил крушение СССР и дикие 90-е. Он до сих пор активно работает и остается уникальным специалистом в своей области. И с таким же азартом охотится…
Старого никак не назовешь религиозным фанатиком, но христианская вера и преданность семье - это то, на чем стоит его жизнь. Такая вот иллюстрация к притче про двух людей, один из которых построил свой дом на песке, а другой - нашел надежный скальный фундамент.
- …И вода тогда была мокрее?
- Нет, я не идеализирую людей того поколения. Я знаю одну пожилую женщину - ветерана. Когда стало можно, она с помощью двух свидетелей добилась получения статуса участника практически всех ключевых битв Великой Отечественной. Даже тех, что происходили в одно время в разных местах. Теперь она, вся увешанная медалями, сидит исключительно в первых рядах на торжественных вечерах и с удовольствием откликается, когда ее зовут пообщаться со школьниками и студентами. Ну что уж, пусть. Надеюсь даже, что ее не разоблачат - ведь дети верят...
Кто-то из ветеранов, из поколения победителей, молчит до конца жизни. Так мой дед, которого с фронта сразу отправили в Широклаг, никогда не говорил о войне. Не знаю, почему. То ли боялся, что времена поменяются и за неосторожное слово будут сажать, то ли так и не избыл свою внутреннюю боль, которую так легко растревожить неосторожным словом. Только иногда по ночам он кричал "Уходи, я прикрою!"
Но я хочу сказать о другом. О том поколении, чье взросление пришлось на годы перестройки и реформ (и войн). Ведь кто воевал в Первую Чеченскую? Срочники, 77-76 года рождения. В 1991-м им было 15 лет. Они ведь в детском саду книжки про Ленина читали, как маленький Володя Ульянов съел очистки от яблок и совестью мучился. А в школе - обязательные политинформации раз в неделю, в "красных уголках" еще лежали фотоальбомы "Брежнев на охоте". И вот кто был октябрятами, пионерами, комсомольцами, на их подростковый возраст, когда ломаются и ищутся авторитеты, - рухнула страна.
- То есть успокоения в бою они не нашли, ровно как и мира после войны. И это были последние солдаты Советской империи. Потом случился передел власти, передел страны. Горбачевский демократический елей сменился ельцинским ханством, за ним пришли мальчики в хорошо сшитых пиджаках... Началась, как нам объяснили, стабильность. А бывшие солдаты смотрят на этот мир. На эту казуистическую политику в Чечне. На беспрецедентное наше правосудие. На сучье племя, которое так быстро эволюционизировало из петроградских люмпенов 1917-го в респектабельное буржуа с вежливыми манерами и холодными глазами. Как этот причудливый мир воспринимают вчерашние солдаты, как ты думаешь?
- Как перемирие. Они готовятся к новой войне. Так или иначе. У меня есть немало знакомых, кто увлекся философией так называемых выживальщиков. Кто-то всерьез устраивает себе схроны с НЗ, чтобы на случай какого-то большого катаклизма иметь запас медикаментов, сухого спирта, провианта. Припасают патроны к охотничьему оружию. Кто-то проводит тренинги по этой части. В Ростовской области есть один дивный православный священник, который в свое время служил в спецназе ГРУ. Сейчас при его храме действует молодежный военно-спортивный клуб. Там делают из полудохлых червяков плечистых спокойных парней. Привычка жить с оглядкой входит в кровь и плоть. Так, я совершенно точно знаю, где буду прятать своего ребенка, случись что. Все давно обговорено. Дай Бог - не понадобится.
- Мы – в ожидании войны или все-таки мира?
- В ожидании войны.
- В нашем первом интервью я пообещал читателям "Контекста", что попытаюсь в итоге тебя убедить назвать свое имя. Мы откровенно беседовали все это время, статус инкогнито этому способствовал. В завершении нашего разговора ты готова назвать себя?
- Борис, я думала над этим вопросом. Все-таки нет. Я не буду называть свое имя. Оно не добавит веса и красок моим словам, но серьезно озаботит моего "внутреннего параноика". Да и это было бы непорядочно по отношению к ребятам, о которых я рассказываю. Я всего лишь свидетель, зеркало, в котором отражаются люди и события. Обезличенность - это знак моей откровенности и объективности.
Предыдущие части беседы читайте в этой же рубрике Контекста: http://contextap.ru/sport/121225122140.html и http://contextap.ru/sport/121229234255.html)
ФОТОГАЛЕРЕЯ
Цхинвали. 2008 год.
Съемка Вадима Давыденко.
