 |
|
Октябрь 93-го по-ученически неряшливо лепил на серое небо грязный цинк. Кажется, в воздухе висела изморось. Но даже если ее и не было, природа все равно отвернулась от Москвы и свалила сюда все самое неподходящее для осени. Я пошаркал метлой Остоженку, потом бросил орудие труда у мусорного бака в переулке и вышел на площадь перед метро "Кропоткинская".
Какие-то шалопаи отколупали от памятника Энгельсу буквы, и от имени осталось только "ФР ДР". Я никогда не одобрял таких хулиганов. Люди видят только то, что им подсказывает их двухходовая логика. Поэтому людям надо все подписывать. На Остоженке писать, что это Остоженка, а не, допустим, Кропоткинская. Иначе люди обязательно все перепутают.
У памятника ФР ДР остановилась парочка туристов.
- Смотри, как Кропоткина голуби обсидели.
На увековеченного Энгельса прохожие затратили пять слов и три секунды. Двинулись к началу Остоженки и по их восклицаниям я понял, что они заметили особняк Кекушева, где тогда располагалось (а может, и сейчас располагается) посольство Египта. Мы с друзьями-дворниками почему-то искренне верили, что это дом, в подвале которого жил булгаковский Мастер. Я знаю, что это не так, но продолжаю в это верить. Потому что моя логика подсказывает, что в таком доме обязательно должно было происходить какое-то литературное таинство. Однажды ночью мы перелезли через забор этого особняка и своровали готовившийся на выброс старый диван. В нашей дворницкой он занял почетное гостевое место. "Это диван Мастера и Маргариты", - всякий раз сообщали мы остающимся на ночь гостям. Тех, правда, покусывали клопики, но историческая значимость дивана оставалась непререкаемой.Многие даже гордились тем, что потомки насекомых, питавшихся телами Мастера и Маргариты, а, возможно, и самого Булгакова, породнили их таким вот необычным образом.
Дальнейший марш-бросок туристов я уже не видел. А вниманию задержаться было не на чем. Вокруг суетливо спешили по своим делам фигуры с поднятыми воротниками. Многие к ушам прижимали портативные радиоприемники.
Я знал, что в тот момент происходит что-то важное по соседству. На Новом Арбате постреливали и стайки разночинцев с нездоровым азартом перебегали то вперед, откуда слышались выстрелы, то назад, когда становилось страшно. Среди них были и мои друзья с фотоаппаратами. Я же проявлял не то клиническую аполитичность, не то преступное равнодушие – писал стихи про любовь.
Вернулся домой – в огромную остоженскую коммуналку в бывшем доходном доме, поделенную на дворницкие комнаты с общей кухней, туалетом и ванной комнатой. Из окна последней мы часто вылезали на крышу и смотрели на затухающую Москву. Кроме дворников – студентов журфака МГУ, с нами жил татарин и неформального вида парочка с гитарами, утверждавшая, что к ним захаживал репетировать сам Кинчев. Поэтому к журналистскому портвейну часто на закусь подавался плов под гитару. Откровенно говоря, я был счастлив, и воевать мне не хотелось.
Чуть позже к нашей и без того самой творческой в Первопристольной бригаде дворников подселились какие-то странноватые люди, мастерившие куклы из папье-маше. С тех пор развешанные сушиться на кухне свежеизготовленные человечки придавали дворницкому быту немножко сказочности.
Надя – хозяйка кукольного хозяйства – поначалу меня настораживала. Она ничего мне не рассказывала, всегда приветливо улыбалась и ходила в хипповатых одеждах. В душе все еще вполне по-комсомольски настроенный, я усматривал в ней, хоть и приятный наружностью, но чуждый элемент. Все-таки, неясно, что означают эти ее картонные гротески, на что она, собственно, намекает? Подозрительная личность, одним словом.
У нас была шикарная кухня. Огромная, как репетиционный зал в театре, с несколькими четырехкомфорочными газовыми плитами, гостевым столом и сушильными веревками для белья. Остальное пространство занимали коробки с пустыми бутылками, которые жители коммуналки складывали в "общак": когда у кого-то заканчивались деньги, он всегда мог набрать бутылок, сколько унесет, и транспортировать через переулок в пункт сдачи стеклотары. И купить себе хлеба, кефира или еще чего. Касса взаимопомощи никогда не иссякала. Вот бы такой нерушимый, самовосполняющийся золотовалютный фонд нашей стране!
Как любую общую собственность, кухню практически не убирали. Потолок был в узорах копоти, по углам свешивались лохмотья паутины. Ночью, от случайной грусти или просто, по пути в туалет, в кухне можно было немного посидеть в одиночестве. И даже поговорить с куклами, если Надя их не досушила и не переселила в свою другую, таинственную жизнь.
Я тогда и не знал, что живу рядом с самым настоящим сказочником. Да и как я такое мог предположить, ведь они – сказочники – остались там, в темных буржуазных веках. Какие могут быть сказочники в обществе развитого социализма!
А они, оказывается, были.
"Как придумаю я сказку, чтоб ни конца, ни начала, чтоб вошел и вышел, и двери скрипнули, и погулять, и в домике, и по морю, и на колесе, и прыжок, и полет, и по лестнице, чтобы то лето, то зима, и празднично, и одиноко", - писала Надя, фантазируя мир для своих кукол.
Прошло несколько лет, как друг огорошил меня известием, что Надя Бу (ну это вроде псевдонима, на самом деле она Будакова) – создатель маленького московского театра кукол "Черная курица".
- Знаем мы этих сказочников! – Фыркнул я на всякий случай, но на спектакль пошел.
С друзьями – здоровенными лбами, которые, казалось бы, уже окончательно реинкарнировались в циничных мужиков пиджачного типа – смеялись и исступленно били в ладоши. В 2008-10 годах фотограф Олег Яковлев снимал лица зрителей "Черной курицы". Лица детей. Я уверен, что наши плохо выбритые физии выражали точно такие же эмоции.
Тени от домоделанных световых приборов, судьбы бумажных героев на ниточках, жизнь и смерть в сказках Нади Бу снова погнали нас на крышу остоженского дома. Но теперь оттуда мы видели немножко больше.
Мы вспоминали, как это перепачканное Москвой небо чертили трассирующие пули, рикошетившие, возможно, от Белого Дома. Когда люди делили власть. Беда этих людей – в Доме и снаружи – в том, что им не досталось билетов в "Черную курицу", - решили мы тогда на крыше. Жаль, тогда с нами не было Нади. "Говорят, на крыше лучше видно, но туда ходят только пьяные", - считала она.
Что было после? После была целая жизнь. Я уже не могу проникнуть через кодовый замок в доходный дом, где была наша дворницкая. Не знаю мобильных телефонов ее бывших жителей. Остоженка забронзовела и стала чужой. Да и я ей стал чужим. Недавно проезжал в Центр оперного пения Галины Вишневской, который тогда, в 93-м, только зрел в планах, притормозил у до боли знакомого силуэта человека с метлой. Включил "аварийку", выбежал из машины.
- Друг, а ты знаешь, как попасть на крышу? Ну, вот из этого дома, вон, из того окна можно было вылезти на крышу! А еще был черный вход со двора, но тут шлагбаум…
- Не-е-е… - Отшатнулся коллега. – Фсе закрыто!
А у театра Нади Бу было продолжение. Правда, случилось это уже все в Венеции…
Но как бы долго сказка не сказывалась, и у нее есть конец. Наша Надя Бу в декабре прошлого года умерла от рака. Хоть мы и виделись в последний раз в домобильную эру, "сарафанное радио" принесло эту горькую весть быстро. Вот, что мне написали ее коллеги. Перед смертью Надя попросила продать все ее работы, плюс ее же кукольный театр "Черная курица", а вырученные средства передать антираковому благотворительному фонду на их усмотрение. Что они, ее друзья, и собираются сделать. Во исполнение завещанного, первым этапом, 14 мая, Московский институт дизайна и технологии (бывшая Текстильная академия им. Косыгина) устраивает большую выставку, посвященную ее памяти.
- От Нади осталось очень большое количество работ - около трех тысяч, - говорит мне один из организаторов выставки, попросивший не называть его имени. - Не все работы равнозначные, но все они отличные, а есть - и для учебников живописи. Так что эта выставка - поиск достойного фонда, с которым будем сотрудничать, и которому потом отойдет вся выручка от продажи. На этой выставке никакого аукциона не планируется. Аукцион будет на следующей выставке, намечаемой на годовщину смерти Нади.
До этого аукциона есть время. Я отложу, сколько получится, денег, и куплю куклу. Я знаю, какую. Я помню ее в лицо.
ИЗ БЛОКНОТА НАДИ БУ
Бобо-Голова
Там, где-то далеко, стоит домик. Ветер дует, труба в печке гудит, самолет пролетает, люстра звенит-качается. В домике живет Бобо-Голова, живет не один, а с домочадцами.
Когда-то Бобо-Голову звали просто Бобо, а теперь - Голова. Голова у Бобо – бобО, а все почему? Ну, уж не потому, что он не в себе. Хотя, точно - в себе он не весь. Сложно все у Бобо-Головы.
Карпы
Папа привез из Москвы карпов, живых. Радость. Кто-то, конечно, уже спит. А кто-то открывает ротик.
"Мы не будем их есть, они будут с нами жить, сначала в тазу, потом в ванной, они уснули", – уверяют меня.
Сонные карпы на обед и ужин. В тарелках их головы. Я не ем. Пью бульон – их последнюю воду.
ЖЖ Нади Бу
http://nadyabu.livejournal.com/
ФОТОГАЛЕРЕЯ
НАДЯ, МИР И КУКЛЫ
Фото Олега Яковлева
