 Когда хочется праздника, а хвойные колючки недоступны. |
|
Но динамит все-таки боеприпас и должен расходоваться, в основном, по назначению, поэтому вгрызание в грунт происходит комплексно — кайлом и динамитом. "Воины, наш гарнизон — от Фараха до Персидского залива, – говорит командир батальона. – Русских войск здесь больше нет, помощи нам ждать неоткуда, поэтому боеприпасы надо беречь, больше налегая на кайло, лопату и известную мать". Комбат склонен к афористике, которая мгновенно подхватывается. Когда я его встречу через десяток лет уже в виде генерала, за ним ходит прапорщик-ординарец и записывает выражения, генерал только дает указания: это пиши, а это не пиши, не для истории.
Батальон живет в палатках, под каждой выдолбленная яма — чтоб разогнуться в рост, не ползать же постоянно. На роту — лагерная палатка, офицеры – рядом в маленьких. Днем полы палаток поднимаются, иначе туда не войти — сваришься заживо, температура летом часто выше 60-ти, на ночь снова опускают, но это не уберегает от пыльных бурь, просыпаешься с холмиками мелкого цементного песка на лице. И нужно так вскочить с койки, чтоб он не попал в глаза, вытряхнуть, а потом уже открывать, иначе изотрешь их до крови. Так и жили – кругом шакалы, душманы и минные поля.
По ночам шакалы громко кричат – поистине человеческими голосами, как истязаемые дети, подошло бы для озвучки фильмов ужасов. Поэтому, когда они подрываются на наших минах, расставленных вокруг батальона, поневоле испытываешь глубокое удовлетворение – так вам, шакалам и надо! А поначалу были даже бредовые сомнения — а вдруг и правда дети? Хотелось бежать и спасать бедных детей. Иногда шакалы задевают растяжки с сигнальными ракетами, ракеты взлетают, свистят и сверкают. По этому месту на всякий случай лупит пулемет боевого охранения. Иногда лупит слишком долго, длинными очередями, потому что боевое охранение тоже люди, и им очень хочется спать, а тут хоть какое-то развлечение. Это звуки нашей ночи. Заснуть, особенно новичку, можно только если у тебя нет другого выхода. Этот шакалий Сталинград со взрывами и стрельбой затихает только к утру, когда уж спать почти не осталось времени, а там – подъем, зарядка, боевая учеба.
Тлетворное представление, вынесенное из синематографа, что войско на войне, если не рубится насмерть, то отдыхает – балагурит в курилке, участвует в самодеятельности, бездельничает – не соответствует действительности. Приличное войско вообще никогда не бездельничает и даже почти отдыхает! У солдата нет неоприходованного службой "свободного времени", да и не должно быть. Если нет боевых операций, есть боевая учеба — с утра до вечера в поте лица отрабатывается наступление и оборона в ближайших скалах, обильно политых нашим потом, чтоб затем не полить столь же обильно те же скалы или какие-то другие своей кровью. Кроме того, отдельно стоящий у черта на рогах в сильно продушманенном районе батальон должен сам себя охранять, а это очень непросто. Ежедневный наряд и боевое охранение занимает не менее трети личного состава. А в особых случаях, таких как Новый год и другие революционные праздники, наряд, караул и боевое охранение достигает половины личного состава, а иногда и двух третей. Ибо логично предположить, что недремлющий враг, для которого это вовсе не праздники, постарается нам их отравить, что чаще всего и происходило. Поэтому оставшиеся относительно свободными от службы воспринимают это свое состояние, скорее, как недоразумение – необходимость участия в обязательном "мероприятии" - праздновании Нового года, да и то в готовности схватить свой пулемет.
Что мы ели-пили, чем занимались?
С едой-питьем тоже было не густо, праздничный стол мало отличался от обыденного. Все в батальон доставлялось на вертолетах, холодильников не было, поэтому мяса мы практически не ели, а только консервы, каши, сгущенку. Капуста и картошка — тоже из консервных банок. Из свежих овощей был только лук – "солдатский лимон", с ним мы пили даже чай. Масло от жары почти всегда было растопленным. Раз в несколько месяцев, к каким-либо крупным праздникам устраивая гастрономический рай для всего батальона, для чего посылали на охоту звено вертолетов. Стреляли прям с воздуха, потом садились и забирали. Обычно это были какие-то горные козлы или кабаны, мясо довольно жесткое, жилистое, но выбирать не приходилось. Да и молодые солдатские желудки переваривали любое мясо даже вместе с копытами и рогами. Мероприятие это было и сложное, и опасное, поэтому проводилось редко и планировалось почти как войсковая операция. Еще одна сложность заключалось в том, что все настрелянное надо было в тот же день съесть, иначе к следующему утру все испортится. Поэтому вылетали на охоту на рассвете, а на завтрак уже была каша с мясом, на обед тоже все с мясом, включая компот, иногда и на ужин оставалось.
Это поразительно — в округе были райские сады в оазисах — тот же Фарах, а у нас иной раз от авитаминоза зубы шатались. Но не грабить же дехкан, а денег почти не было, их-то и тратить негде в пустыне, и хранить трудно — батальон кочевал. Той зимой зубы вдруг зашатались у всего батальона, и тогда комбат приказал вывалить перед палаткой каждой роты по паре мешков лука и всем по команде вообразить, что это яблоки. "Вспомнил о родине – съешь луковицу!" – отдал он приказ. И солдаты включились в игру, соревнуясь в изображении удовольствия на лице. Ротные замполиты показывали воинам пример, с хрустом съедая по луковице перед каждой политинформацией на виду у бойцов. И цинга отступила перед запахом изо рта. Уже позже нам прислали из Кабула какие-то поливитамины, запаянные, как и патроны, в цинк. И мы пили с ними чай вприкуску, выжигая потом все живое вокруг ядовитой оранжевой мочой.
К новому году все же собрали денег и накупили солдатам фруктов, сладостей, газировки. Ну, плюс еще те же консервы и сгущенка — это и был праздничный стол. Офицерский стол отличался только выпивкой, да и та не изысканная, самодельная брага — "афганский портвейн". В самогон ее не перегоняли, не поверите — было стыдно перед солдатами, им же совсем ничего нельзя, а тут офицеры самогон гонят — этот процесс скрыть от постороннего глаза в наших условиях было невозможно. Одно дело купить бутылку и выпить — этого офицеру никто не запрещает, а другое дело – устроить винокуренный заводик, порождая зависть и ненужное раздражение. Впрочем, нам и купить было негде, даже если бы захотели: в Ограниченном Контингенте был сухой закон, водка из-под полы стоила очень дорого и то — только на больших базах войск. А запасать заранее тоже не имело смысла, подумаешь - Новый год, можно и не дожить, останется невыпитая бутылка — будет особенно обидно.
Зато с елками у нас было все хорошо, стояла, пушистая, в каждой роте — из колючей проволоки. Никакой другой растительности не было на много километров в округе, а колючей проволоки навалом. В одной из рот под ёлку приспособили большую верблюжью колючку, украсив ее леденцами в фантиках и даже красной звездой с лампочкой от батарейки.
В 12 поздравили друг друга, чокнулись бражкой и пошли поздравлять солдат. Впрочем, с ними всегда оставался кто-то из офицеров, чаще замполиты. Телевизора у нас не было, но был кассетный магнитофон с популярной советской эстрадой. Тогда была, помню, эпоха "миллионов алых роз" и "товарища с Востока, который танцует жестоко" – "Машины Времени", кто-то привез кассеты из Союза. Была обязательно и гитара, рано или поздно начиналось пение, в основном солдатского фольклора, в ходу были песни Игоря Морозова.
Артиллеристы, то есть мы с командиром, поскольку служил я в минометной батарее, приготовили всем праздничный фейерверк. И хоть фейерверками войско удивить было трудно, но мы постарались, рассчитав очередь осветительными минами так, что они взрывались с небольшим интервалом, и с неба долго спускались на парашютиках две ослепительные гирлянды, освещая унылую пустыню — два залпа. Уверен, что душманам тоже понравилось.
А наутро мы решили осуществить свой давнишний творческий замысел – сделать римейк знаменитой картины Васнецова, посвященной караульной службе в былинные времена. День был самый удобный — безоговорочный выходной. Наши храбрые воины наловили необходимое количество ишаков в окрестностях, и мы приступили к инсталляции.
Сначала хотели вооружиться только автоматами, но потом решили выступить во всеоружии, за плечами на этом фото у нас стволы штатного 82-мм миномета, вот так на лямках его и таскают по долинам и по взгорьям. Идея и художественное руководство были мои – гв. старшего лейтенант Козлачкова, командира взвода разведки и управления минометной батареи, мне же досталась и роль Добрыни. Общее руководство операцией, а также роль старОго казака Ильи Муромца не могла достаться никому другому, как гв. капитану Смирных, командиру батареи. Представлять же образ Алеши Поповича мы доверили гвардии прапорщику Авдошину. По характеру он очень подходил застенчивому васнецовскому Алеше, хоть был и не столь прекрасен лицом. Да лицами-то мы все были не прекрасны. Вон прически у нас незамысловатые, которые при Советской власти назывались "под Котовского". Это от вшей и вообще от грязи во время боевых операций. Волосы отращивали только к дембелю или к отпуску.
Прапорщик наш был больше по хозяйственной части, к штатному вооружению непривыкший, поэтому он оказался слегка придавлен минометным стволом к холке боевого коня. Тяжела ты, доля минометная, даже коню тяжела. А мы-то с этими железяками по горам носимся вприпрыжку, марш-броски бегаем. Это вам не НАТО.
Да и кони нам попались норовистые, настоящие богатырские, на фото заметно, что мы едва удерживаем их в таком положении, я вон ногами даже в землю уперся. А Алешин конь скакал-скакал вместе с седоком, да и отдавил ему копытом ногу, так что прапорщик не только под тяжестью ствола согнулся, но и от боли кряхтит. Об этом мне недавно в письме напомнил автор снимка гвардии рядовой Олег Журавченко, наводчик этого агрегата, а по совместительству батарейный фотограф-летописец.
Кулисой нашей фотографии служит гора "Скакалка", та самая, густо политая нашим потом, по которой мы регулярно "скачем как стрекозлы" в учебных целях, отсюда и название. На другой фотографии мы с командиром батареи, нашими храбрыми воинами и нашим минометом как раз на вершине этой самой "Скакалки", внизу едва проглядывает зеленка Фараха. Еще одно фото — я (лысый в центре композиции) вместе с несколькими рассчетами нашей батареи на той же горе, за спиной едва проглядывают палатки нашего батальона.
На всех фото видно, что солдаты весьма худощавы, далеки от киношного, особенно голливудского образа супербойца. Но на самом деле это очень выносливые, тренированные, практическим железные воины, несмотря на очень юный возраст — и они дадут огромную фору многочисленным "спецназовцам", которых расплодилось нынче довольно много во всех щелях. Кстати, всегда удивляюсь, глядючи на мордоворотистых натовских, особенно американских воинов — как они бегают-то с такими отъетыми рожами? Мне кажется, это невозможно. Или они не бегают уже больше? Солдат, который не бегает, довольно скоро становится офисным глистом, его армия обречена.
Мы назвали эту нашу новогоднюю инсталяцию "Фарахские богатыри" и, конечно, понимали, что ремейк уступает оригиналу — и общей статью и красотой пейзажа, зато калибр у нас больше, да и одно все-таки дело делали — охраняли рубежи нашей родины, как бы расширительно они не толковались в разные времена. Наше дело маленькое — солдатское, богатырское, охраняй, что скажут.
Было ли нам грустно в тот Новый год, тяжело, были ли мы несчастливы? Всё-таки испытания. Нет, мне кажется, всем было весело. Потому что это когда ты влюблен или стар, ты грустишь об утекающем времени и хочешь его остановить, а когда ты на войне, то твое время всегда течет только к радости — возвращению на родину, и ты не хочешь его останавливать. Чего ж не радоваться?
