Публицистика
14 ЯНВ. 2014 | 14:27
Двое в лодке, не считая моллюсков

Вот представьте себя моллюском. Вкусным и красивым из Черного моря или мелким и соленым из Белого. Вами, конечно, питаются. Если вы, как моллюск, вообще способны что-то соображать – то да, высшие организмы имеют на вас зуб.

В вершине этой прожорливой пирамиды стоит особый класс млекопитающих. Их называют русскими туристами. Они зародились совсем недавно, им даже нет миллиона лет. Дети… Но они считают, что имеют на вас право. Сопротивление бесполезно. Обидно. Однако не все ли равно, кто вас ест?

Если вы, допустим, "черная" мидия, то едят вас ожиревшие туристы, запивая паленым коньяком и вспоминая свое более привлекательное прошлое. "Белых" ловят жилистые, северного загара с седыми разводами соли, которые еще доказывают себе, что они настоящие туристы.

А вы – моллюск. Вы – из кембрия. Вас бесконечно много. И вы едины. Вам наплевать на туристов любых видов и классов: плавали, дескать, знаем!

- Дядьдим, ЭТО ВСЁ с нами?

- Ёп, - выдохнул Дядьдим и ловко сбросил два рюкзака со спины и живота (по 35 и 25 кг соответственно). После чего стал худым и жалким.

Над шевелящимся муравейником Ладожского вокзала Санкт-Петербурга возвышались горбы и мегалитические конструкции, которые монтируют на себя русские туристы. Мы попали на Великий ход туристов в Карелию. Как горбуша, они бессознательно пускаются каждый год в сплав по самым неприветливым, самым каменистым, порожистым рекам Севера. Потом, оставшиеся морально живыми, смачно хлебнут виски на корпоративной вечеринке и веско обмолвятся:

- Турция, говоришь? А вот мы в Карелии…

Незадолго до этого, около полумиллиарда лет назад, моллюски начали свое победоносное шествие по планете. Сначала, как туристы, потом как колонизаторы. Сейчас они живут в морях-океанах, в пресноводных реках и на суше. Могут быть гермофродитами, могут – раздельнополыми. Моллюсками питаются практически все хищники, способные добраться до их мягких тел и, тем не менее, сия эволюционная ветвь остается непобедимой, неиссякаемой и готовой к любым климатическим испытаниям. Белое море, куда мы с моим другом так упорно стремились, известно обильными колониями мидий. Их бросают на экспедиционную сковородку и жарят. Если не сливать выделяемую морскую воду – становятся солеными, на любителя. Впрочем, мидии съедобны и без готовки. Универсальность этой пищи доказывают развалы черных с проседью раковин на туристических стоянках.

Путь к Белому морю лежал от Энгозера по реке Калга. В поезде проводники давно уже смирились с летним засильем в вагонах "турья" и покорно терпели нагромождения рюкзаков и упаковок с байдарками, которые фантастическим образом размещались в самых непредназначенных для этого местах. Знали проводники и о проблемах с выгрузкой сего хозяйства. На станции Энгозеро поезд стоит 2 минуты, а в одну дверь нужно выплюнуть пару десятков искателей приключений и сотни кило тюков. В операции "Выгрузка" участвуют все: экспедиционеры, их вагонные собутыльники и просто сочувствующие. То тут, то там вдоль состава проводниками поднимаются красные флажки: просьба задержать поезд.

Надо сказать, что за долгие десятилетия у туристического вида карельского подвида человека полуразумного сформировались свои традиции. Начинается все, как правило, с советов бородатых мужественных аксакалов, рассказов о страшных порогах, шкуродернях, распадах, сторожевиках, бочках, коварных обливниках. Для всего этого придуманы специальные категории сложности порогов и подробные лоции по каждой мало-мальски значимой реке. Но чем отличается одна категория от другой – знают лишь просветленные люди, которых ни я, ни Дядьдим не видел. С уверенностью можно сказать лишь одно: если 1-3 категории нам еще под силу, то порог 6-й категории своими водами еще никого живым не выносил. И, конечно же, сказывают легенды. Например, о группе воронежских девушек, которые где-то проплывали, а потом их никто больше не видел. Сюжет дурацкий, но кто не знал суровой северной любви – тот не поймет…

Калга не жалела нашу лодку, но с лихвой вознаграждала рыбой, морошкой, голубикой и черникой. Закаты растворялись в рассветах, болота потели туманами, а небо никогда не повторялось. Полярный день.

- Ты сколько фонарей взял, идиот? – Дядьдим справедливо считал, что два фонаря с батареями вполне могли бы оказаться лишней банкой тушенки.

На Карельских реках можно встретить кого угодно. Старики и дети, профессиональные спортсмены и бухгалтера, вирус романтики не жалеет никого. Здесь завязывается дружба, а у кого-то и любовь. Здесь все – коллеги. И я уже привычно снимаю кепку вслед проплывающей мимо группе:

- Доброго пути!

- Салют! Откуда?

- Москва и Питер!

- Москва и Питер – дружба навек! Уда-а-ачи…

Здесь не принято гадить и считается хорошим тоном оставлять в гермопосуде лишние продукты для идущих следом. Так, на второй неделе сплава нам (в числе прочего) перепала двухлитровая бутылка с мукой. Постные лепешки на углях – ну нет ничего слаще! Черные, полусырые, вожделенные.

Единственный населенный пункт на маршруте – Калгалакша. Там имеется действующая (!) библиотека, деревянный мемориал погибшим в годы Великой Отечественной войны односельчанам и магазин, совмещенный с приемно-заготовительным пунктом (молодое поколение уже и не поймет, о чем я). Магазин работает по требованию. Нужно самостоятельно отыскать дом продавщицы. Впрочем, местные всегда подскажут.

- Нет, ну а чем вы здесь, например, зимой занимаетесь? – Допрашивал Дядьдим привечающую нас хозяйку торговой избы.

- Забот много, - отвечала та с материнским снисхождением, - снег убирать, воду носить…

Дядьдим никак не мог понять, почему нельзя устроить для туристов баню, лавку с сувенирами, гостиницу с подушками и простынями – здесь же туристический Клондайк! Но тут и понимать было нечего. За сувенирами едут в Кемь или на Валаам, а сюда… Да бог знает, зачем. На жизнь посмотреть.

А жизнь пыталась не упустить короткое лето. Речные крачки, полетом напоминавшие гигантских вальдшнепов, носились над лодкой и тревожно кричали: "Внимание всем! Туристы плывут!" Но их будто и не слышали. Самки длинноносого крохаля с явным неудовольствием неторопливо уводили прямо из-под носа нашего судна свои выводки. Грузные гаги мощно резали тугой воздух – у них много дел, и на море, и за Большим морским порогом, на реке, везде надо поспеть. Лишь зайцы-русаки проявляли к нам неподдельный интерес, когда мы чалились на "их" островах. Даже весенний приплод по вечерам выходил к палаткам: "Пап, а пап? А туристы съедобны?"

- Зайцев изловить. Рагу не должно безнаказанно бегать, - рассуждал Дядьдим.

Но зайцев никто не ловил. Здесь какое-то… не охотничье место. На этих камнях, среди этих маленьких кустарников и гнутых судьбой деревьев всего на миг дается карт-бланш любой жизни.

- Есть можно, - Дядьдим яростно шелушил свежепожаренных мидий.

Жизнь неизбежна. Она появляется в любых мало-мальски пригодных для этого местах. Теперь я это точно знаю. Иначе как объяснить такое невообразимое ее многообразие? Миллионы белково-нуклеиновых форм будто поставлены на предохранитель и ждут, когда им освободят побольше места. И для природы совсем необязателен разум. Человек пришел и ушел, а жизнь должна оставаться. Наступит момент и – чик! Сработает предохранитель в иное положение. Место человека займут… те же моллюски, например. Жизнь одержит очередную великую победу.

И холодные воды Белого моря страхуют Землю от вымирания.