 |
|
Бум. Бум.
С соседнего участка отозвалось тем же: "Бум!"
С еще закрытым "рабочим" глазом я приподнялся, нащупал под лежанкой стакан, выпил безвкусного вчерашнего солода.
Бум. А за загородкой тоже – бум.
Все нормально. Это не меня бьют. Соседка с соседнего домовладения колотит дубиной о полупустую двухсотлитровую бочку, сигнализируя, что ее прайд недоволен нашим вчерашним поведением.
Да. Пошумели. Чего уж отпираться.
Но по заведенной традиции мой приятель бьет в такую же бочку примерно таким же поленом. Дескать, слышим – отвечаем.
Были бы в деревне общие трубы, коммуникация шла бы по трубам. Но временно приходится обходиться такими вот там-тамами. Надо же как-то общаться, когда из-за многолетних взаимных обид семейства решили не разговаривать.
Татью я прокрался в огород к другим нашим соседям, из дружественного лагеря. Под перекличку бочек и синкопы коростелей помочился в серебристую утреннюю траву. Трава задымилась, на душе стало уютно. Как же жить прекрасно!
Пометив дружественную территорию, вернулся на свою, и уже отсюда, как ни в чем ни бывало, вышел на улицу.
И ведь верно бабка Карла говорила: паук в глаз – ко встрече с любимой!
С дружественной территории, шамкнув калиткой, вышла Дарья, Маша или, предположим, Ольга.
Я ее не видел много лет. Но навсегда благодарно запечатлел в своей памяти. Правда, не совсем такой, какой увидел сейчас.
- Ты совсем не изменилась! – Привычно соврал я.
- Э-э… - Рефлекторно закокетничала она.
- Давай снова знакомиться. Я – Карл.
- О! Ты из "Фейсбука"!
- Нет же, посмотри на меня, я – из жизни! Карл Густав Эмиль Маннергейм.
- Ты – дурак!
- Не спорю, - тактически уступил я и перешел к стратегии. – Однако ж, нам надо объясниться. Пойдем налево, и сорок метров ты будешь рассказывать про себя, потом пойдем направо, и сорок метров я выложу всю правду про себя. Годится?
- Э, - сказала она. – Пойдем, что ли, направо. Метров двадцать.
Мы немножко помедлили, выбирая маршрут среди богатых осенних луж, прошли уже почти пять метров, как я, косив уже окончательно проснувшимся глазом, а потом и вовсе всеми двумя, отметил, что у нее, при всей общей, в целом, фигуристости, плоская задница.
- У тебя красивая попа, - как бы в раздумье заметил я.
Это безотказный прием: они и вправду думают, что если нет ни ума, ни сердца, ни любви к мужикам и всяким прочим штучкам, которые у женщин с мужиками происходят, то уж жопа у них точно есть.
- У тебя осталось пятнадцать метров…
Какие же они, все-таки, расчетливые!
- Оля…
- Я Аня.
- Это даже лучше! Знаешь, я очень любил Аню, почти такую же Аню, как ты, только лучше. Я даже жениться на ней хотел.
- А чо ж?
- Чо ж – чо ж. Не судьба.
- Все у вас так… - И – презрительно. – У тебя осталось два метра.
Мой сапог как-то выразительно чавкнул при слове "два".
- А мы пойдем обратно все шестьдесят метров, ведь надо вернуться к точке отсчета моих сорока? – Выуживая ногу из глиняного теста, спросил я.
- Э! – Бросила она. – Это для тебя слишком далеко. Ты даже в бочку как следует ударить не можешь.
- Оля…
- Аня.
- Нет, Аня была другой. Аня мной восторгалась. А тут какая-то Оля. Хочешь быть Аней – отложим наши оставшиеся шестьдесят метров на вечер. Выходи на закате.
- Муж скоро приедет.
- Я не буду тебя кадрить. Даже если ты опять станешь Аней.
- Э, - согласилась на что-то она.
Наши последние в жизни совместные шестьдесят метров мы промолчали. Солнце как-то неожиданно выключилось, и над нами заклубилось Магелланово Облако и прочая нарядная небесная канитель. Мы осторожно вдыхали пространство, чтобы нечаянно не проглотить звезды. По душному полю слоился алкогольный дух перезревших яблок, где-то у кромки леса харкал вальдшнеп.
