Публицистика
26 НОЯ. 2018 | 17:26
Баня

Да я бы и никогда не стал рассказывать - что такого - баня как баня: маленький домик на берегу озера в Малаховке, парилка, печка на дровах, камни, стол в комнате отдыха заставлен едой: салатики–винегретики, соленья-маринады, грибочки, картошечка, шашлычок, колбаска, ну и пиво, водка, вино, шампанское.

Потому что день рождения. Нет, не мой. Но есть что рассказать из-за того, какая была компания, и как оно обернулось. В этот день меня пригласили выступать в два разных места, и я думал, что смогу побывать только в одном. Ну, потому что два бесплатных культурно-увеселительных мероприятия в один день - это много, и я склонялся к участию только в первом, где на моём маленьком авторском вечере были бы сплошь благодарные слушатели.

Но в обед, позвонила Лора и пригласила по случаю своего дня рождения в баню, куда они с мужем давно меня зазывали, но всё никак не получалось. Это приличные люди, поэтому я не сомневался, что попаду в хорошую компанию. Баня располагалась на берегу озера, в ста метрах от кафе, где должно было проходить второе мероприятие - сто лет комсомолу и двести Тургеневу. А что, разница по датам в несколько дней, почему не объединить? Тем более, что нашим людям только дай повод чего-нибудь попраздновать! Я решил, что раз так всё совпадает, это судьба!

К совпадениям у меня особое отношение - как к чему-то особенному, мимо чего нельзя пройти. Совпадение, оно не просто так, оно - знак, который надо расшифровать, дар свыше, который следует принять и понять. Но понять - это потом, сначала прими!

В кафе всё начиналось на два с половиной часа позже, чем в Красковском ДК, поэтому я успел даже зайти домой. Мне предстояло исполнить романс в духе тургеневской эпохи, поэтому на синюю концертную рубашку я надел новую синюю бабочку. И, когда после выступления весьма колоритного Ленина всем стали прикреплять на грудь огромные бумажные комсомольские значки, я принципиально отказался, сказав, что в таком виде могу представлять только классовых врагов комсомола, дворян и прочих буржуа, и пусть меня потом хоть расстреливают реанимированные пролетарии и комсомольцы. Никто меня в моём буржуазном почине не поддержал: одна бабочка на тридцать комсомольских значков - сама судьба настойчиво выталкивала меня из этой компании туда, где нет генералов, и нет никаких иных знаков различий между людьми. Но это не помешало мне подпевать старые комсомольские песни. После оглашения подвигов Цеткин, Арманд, Крупской и прочего женского комсомольского пола перешли, наконец, к Тургеневу. Моя гитара и рубашка с бабочкой на короткое время стали смотреться адекватно. Я спел романс, потом блюз, потом что-то ещё. Закончилось всё как всегда: по просьбам присутствующих песней про электричку. После чего я, не прощаясь навсегда, не надевая куртки, как был в бабочке и с гитарой, заявился в баню, где компания была ещё не в полном сборе.А когда все собрались, напарились и уселись за столом, и можно было ближе познакомиться с теми, кого я не знал, то выяснилась прелюбопытная картина.

Шашлык нам мариновала солистка Мариинки. Консервированные грибочки и огурчики открывал профессор Московской консерватории. Дрова в печь подкидывала профессор консерватории то ли омской, то ли свердловской. Актриса театра и кино разливала шампанское. Именитый архитектор из Сербии, построивший в Москве какие-то вращающиеся дома, говорил, что не пьёт, и наливал себе в прозрачный пластиковый стаканчик только воду. На каком этапе вода сменилась на водку, и кто её подменил, я не заметил, но к концу он единственный был заметно пьяным. Всё это организовала и наготовила безразмерные количества еды заслуженная артистка, оперная певица, солистка Кремлёвского военного ансамбля.

А играл на гитаре и пел свои песни для этой компании не получавший никакого специального музыкального образования бард. То есть я. И всем нравилось. Солистка Мариинки в какой-то момент стала записывать меня на видео, чтобы показать своим. А в конце, когда уже оделись и вышли на улицу, профессор Московской консерватории серьёзно спросил профессиональное ли у меня музыкальное образование, и какое - это был тот ещё комплимент! Я честно ответил, что моё базовое музыкальное образование - это общаговские три блатных аккорда, а дальше - самообразование по мере необходимости. Профессор, кажется, не сильно удивился и быстро вспомнил, что Владимир Высоцкий, поэт всех времён и народов, как его называл писатель Михаил Веллер, тоже нигде не учился поэтическому мастерству.

Архитектор не парился и не раздевался, и, пока был ещё трезв, выходя с нами на улицу к озеру (мы плескаться, он курить), говорил: "Вы, русские - сумасшедшие! В такую холодную воду лезть! Я бы никогда в жизни... А ещё я видел, зимой в снегу валяетесь голыми - вы ненормальные!"

Московский профессор славился своим умением всё объяснять, выстраивать логические цепочки и соединять казалось бы несоединимое. Один из тостов был почему-то за Канта. Большинство присутствующих, не понимали почему такой тост, и актриса выразила всеобщее недоумение: "Товарищи! А почему мы пьём за Канта? Объясните! Какая связь с нашей дорогой именинницей?" - и все поддакивали вопросу, бесшумно чокаясь пластиковыми стаканчиками.

"Легко! - взял на себя эту тему профессор, хотя тост произносил и не он, - в музыке есть кантата, а ещё кантилена. Надо ли дальше продолжать? Связь очевидна!"

Когда я пел, сидевшая напротив питерская певица, слушала-слушала, потом посмотрела на меня внимательно и вдруг говорит: "Связки сомкни". Я никогда не получал такого задания в жизни, и понятия не имел, как это делается и что из этого выйдет, и спрашивать было неудобно - я же пел! Тогда, по ходу пения я решил попробовать "сомкнуть" там, в области горла, что-нибудь, что получится, и сомкнул. Мой голос изменился. "Другое дело!" - удовлетворенно сказала певица.

Расходились мы так: наклюкавшийся сербский архитектор собирался набить морду рабочему, который во второй или третий раз просил нас освободить помещение, поскольку мы перебрали по времени уже даже не полчаса, а почти час. Архитектора отодвигали вглубь помещения, а он кричал: "Денег ему не давайте!".

Женщины долго загружали сумки с оставшейся едой, мужчины переносили их в огромный джип, из-за чего мне и архитектору места в машине не хватило. Мог ли я представить ещё несколько часов назад, что так закончится этот вечер? Ни за что! Если бы мне предложили сто вариантов его окончания, этот бы был на последнем месте: ноябрь, первый час ночи. Я иду с рюкзаком, гитарой и 62-летним пьяным сербом в обнимку по тёмным, едва освещённым (один фонарь на сто метров) улицам. Он выше меня на пол головы, опирается на меня, а я его оттаскиваю с середины дороги к обочине, потому что всё-таки иногда проезжают машины. А он меня успокаивает: "Не бойся! Ты чего боишься? Объедут!" Мы идём к магазину, где нам велено ждать, пока за нами не приедет освободившаяся машина, а он всё вздыхает: "Как ты играешь на гитаре! Ах, ну как ты играешь на гитаре - это что-то!"

У меня с пьяными проблемы по жизни: либо я не догадываюсь, что человек пьян, и воспринимаю всерьёз всё, что он говорит и как себя ведёт, либо просто не понимаю, как реагировать. Однажды много лет назад был случай. Нас подвёз домой знакомый, с которым мы тогда обтяпали одно дельце. Сели на кухне, я достал, что было. Сам я такое пить не мог - жуткая гадость, а он сказал - сойдёт, и за душевным разговором начатая когда-то поллитровочка и убранная подальше за невозможностью это употреблять, закончилась практически в одно горло. Он так интересно говорил... Я отмечал, какая у нашего гостя своеобразная философия... Какие артистические манеры... Вступал с ним полемику, доказывал свою точку зрения, выслушивал его аргументы... А потом он встал, чтобы попрощаться и рухнул под стол. Мы его еле вытащили. Тут только я понемногу стал догадываться, отчего такая оригинальная философия и манеры. А на следующий день мы узнали, что наш дорогой гость перед тем, как с нами встретиться, уже выпил бутылку водк. Он был за рулём, мы постоянно общались, а я ни о чем таком не догадывался.

Я не знаю как реагировать, поэтому иду и только киваю и поддакиваю. Пока ждали машину, серб делился своими соображениями на счёт известной художницы, постоянно путешествующей по Индии, которая приехала с мужем к самому концу нашего банного вечера, и, судя по всему, исповедовавшая буддизм. Потом про свою страну, про войну, про то, как ему предлагали миллион немецких марок за то, чтобы он отказался от православия и принял ислам, но он отказался и вынужден был уехать. Из его рассказа я понял, что не ему одному делали такие предложения, очень многим. Но люди отказывались. И тогда у них было два выхода: бежать или погибнуть.

А потом за нами приехала машина, и меня быстро довезли до дома. Прошло изрядно времени, но я чаще всего вспоминаю этого серба. Что такого? Почему? И вдруг меня осеняет: дожил, полвека на свете, а со мной это случилось впервые, чтобы я шёл по улице с пьяным мужиком в обнимку! Или дело не в этом?