 |
|
АНТИДЮРИНГ
Вы, наверно, подумаете, что все просто, мол, настоящие ученые и тем паче академики пьют много, а не настоящие так, с винишка на пивко перебиваются? Ан нет! Ну, сперва по поводу количества. Пьют ученые наши адекватно своему вкладу в мировую науку, а он хорошо известен. Но пьют не просто, а по формуле: вклад всей науки, начиная с Ломоносова плюс вклад личный и все это помножить на сезонный коэффициент. И что главное – водку они не пьют! Спирт? Тоже нет! Пьют они "Антидюринг"!
Суть сего напитка, хотя в оригинальной и иносказательной форме, описывал еще сам Карл Маркс в своей статье с аналогичным названием. Вот, например, про коньяк или пиво какое он ничего не написал, а про "Антидюринг" – пожалуйте! Может, кому и Маркс не авторитет, но, попробовав "Антидюринг", на третьем тосте вы выпьете уже и за Фридриха и за Клару Цеткин. Это я вам гарантирую. Сказать, что "Антидюринг" – это просто смесь спирта и воды в пропорциях один к одному, это пошло и примитивно. "Антидюринг" - это, прежде всего, история, это традиция, это корпоративный дух наших ученых!
Именно это и пытался втолковать профессор Болятский молодой соискательнице ученой степени по имени Ева. Намеревался он впоследствии раскрыть ей и другую традицию, еще более интересную, но начал с "Антидюринга", поскольку первая традиция обычно плавно перетекала во вторую. Ева тактично упорствовала, хотя и понимала, что "динамить" долго не получится, и без "Антидюринга" в науку не попасть. Но все равно тянула она со всем этим, и по-девичьи надеялась на чудо. И чудо произошло. В тот момент, когда прозвучал тост Болятского "За науку и чувство ритма, на брудершафт!" и Ева, наконец-то, взяла в руки граненый стакан с "Антидюрингом", в кабинет нагло вломился взъерошенный доцент Побегушин:
- Ревизия в отделе! "Дед" там, ругается, орет, что весь "патентный" разгонит к котам собачьим! Мол, все так запустили, что уже тараканы полезли!
Болятский мрачно выругался и убежал с доцентом в отдел разбираться с тараканами и с "Дедом". А Ева облегченно вздохнула и, поправив кофточку, пошла в буфет пить кофе с эклерами. Не знала она, что благодарить за чудесное избавление от Болятского надо было ей скромного паренька из далекой горной деревушки. Звали того паренька Вахи.
СОБАКА БАСКРЕВИЛЬ
Армен Рахметович был на своем рабочем месте, а именно в кабинете директора рынка стройматериалов, а рядом с ним лежал огромный немецкий овчар, и, зевая время от времени, отгонял хвостом мух.
Овчар у Рахметовича появился давно и отнюдь не случайно. К немецким овчаркам Рахметович проникся, еще добывая пеньку для легпрома на заснеженных сибирских просторах. Там, в лагерном лазарете, когда доктор накладывал ему швы на место, коим некие умудряются думать, Рахметович без устали повторял: "Вай, какой собак! Как кусает! Куплю! Клянусь, куплю! Никаких денег не пожалею!"
Оставшийся срок Рахметович читал только две книги: "Дрессировка служебных собак в Красной Армии" издательства ОСОАВИАХИМа 1936 года и "Собака Баскервилей" Конан Дойля. Из той и из другой книги Рахметович вынес много для себя ценного, и, как он сам любил говорить, гораздо больше, чем из родного магазина. А под конец срока умудрился устроиться работать в питомник служебных собак, что, как вы понимаете, вещь нереальная, поскольку подрывает режим сего заведения. Но он смог. Выйдя или освободившись, кому как нравится, Рахметович через неделю женился на очаровательной брюнетке из Мытищ, но только через месяц, объездив все питомники Москвы и Подмосковья, нашел, что искал – крепкого щенка немецкой овчарки и сразу же всерьез занялся его воспитанием. Когда пес вырос и окончил все возможные курсы, Рахметович так к нему привязался, что стал просто заядлым собаководом. Жена обыденно согласилась, и стали они жить дальше в чистоте, уюте и при полной гармонии.
ХИТРЫЙ КАЛЬКУЛЯТОР
Сейчас же Рахметович бойко наяривал на солидном калькуляторе, который работал от розетки. С этим раритетом Рахметович никогда не расставался и даже не думал заменить его на другой, более современный. И дело было не только в привычке. Был тот калькулятор не простой, а несколько модернизированный. К примеру, если нажать "ноль" и не отпускать его секунд эдак пять, то калькулятор начинал привирать, но только в плюс, а если то же самое проделать с цифрой "пять", то в минус. Ну, а для нормальной работы надо было выдернуть его из розетки, ну и, конечно, включить снова. А еще калькулятор отличался от своих собратьев толстой железной пластиной, на которой стоял. И привернута та пластина была тоже не просто так. Для чего она была нужна, ведал только Рахметович, и те недальновидные, кто приходил к нему со своими калькуляторами. Но они ничего никому не рассказывали, ссылались на провалы в памяти и молча чесали голову. Вот такой человек был Армен Рахметович. Сказать, что шибко хороший – нельзя, что плохой - тем более, поскольку собак любил, а любить собак и быть плохим человеком мало у кого получалось. Что-нибудь одно. Ну, так вот, сидел Рахметович в кабинете – чай пил, когда дверь распахнулась, и в кабинет ввалились наши друзья: Морда, Купер, их хозяева и палкомахатель Забубенин.
Рахметович сразу взял в руки калькулятор и приготовился к бою, поскольку вид наших друзей был, мягко говоря, хамоватый, а особенно у Бугристова, и на посетителей они явно не тянули. Овчар Рахметовича тоже окрысился:
- Что надо?!! Это моя территория!!! Убирайтесь или пеняйте на себя!!!- прорычал он и начал грозно надвигаться на Купера с Мордой.
- Это с какого бока посмотреть!- начисто забыв о цели визита или сделав вид, что забыл, рыкнул Купер и тоже сделал шаг вперед. Догадываясь, что произойдет дальше, между ними влетел Морда. Похожая сцена происходила и между Рахметовичем с Бугристовым. Видя, как директор берет в руки калькулятор, хозяин Купера решил его опередить, полагая, что короткий тычок в челюсть будет способствовать предстоящей беседе. Но Картофелев с Забубениным, привыкшие начинать разговоры по-другому, дружно бросились их разнимать. В результате Картофелев приобщился к касте посвященных в великую тайну "калькулятора о железной плите", а Забубенин получил нокаут. В то же время Морда ощутил на себе всю прелесть пословицы "меж двух огней" или, как он потом высказался, зализывая раны, "меж двух козлов". А остановил побоище наш Забубенин, успевший буквально выкрикнуть лишь одно слово, прежде чем рухнуть на пол, и слово то было "Окрошкина"…
ДЕРЕВНЯ ЗАКУТКИ
Деревня Закутки находилась недалеко от Москвы, но по причине сильной заболоченности, закомаренности и загаженности пребывала в дореволюционном состоянии. Не было там ни коттеджей, ни ярких вывесок, ни девушек в мини-юбках, ни каких-либо еще других проявлений цивилизации. А были там бревенчатые избы, сельмаг и многочисленные кучки навоза с мухами. Но несколько выпадал из общего стиля один дом, с крыши которого на всеобщую разруху нагло взирала спутниковая тарелка. Продолжала этот вопиющий диссонанс гипсовая Афродита в натуральный рост перед огородом, а завершал фонтанчик со слизняками близ сортира, тоже из гипса. Был тот дом Окрошкиной.
С запада к заброшенной деревушке, сквозь грязь и навоз, неуклонно приближался джип соответствующего пейзажу цвета. По-интеллигентному цвет называется "хаки". По закутовски проще. Джип был под завязку наполнен людьми и собаками, а за рулем со свирепой физиономией сидел Бугристов и давил на газ. Рядом, подпрыгивая на ухабах, сидел Рахметович и показывал дорогу. Остальные бессистемно скакали по салону. Срезая, джип прорывался через поле. А с противоположной стороны, с востока, стало быть, к Закуткам мчалась черная "Волга" с почтенного вида гражданами в галстуках и без и одной симпатичной гражданкой в печали. Из машины раздавался пьяный смех и обрывки песен. Были то академики Болятский с сотоварищами и девушка Ева, решившая вдруг стать умной и приобщиться к науке. Все они тоже ехали к Вахи, но по другому поводу, можно сказать, везли они ему лавры славы.
Поначалу посылку Вахи приняли в патентном отделе Академии наук за ящик с гнилыми мандаринами, припрятанный кем-то к Новому году и чуть даже не поубивали умных тараканов. Но вовремя опытный взгляд профессора Болятского приметил некую упорядоченность в движении сиих насекомых, а именно, что одновременно они вылезали из ящика и также все вместе залезали обратно. Жуя мандарины, прочли академики письмо Вахи и поняли, что можно выбить под это дело грант и немалый, и дабы не терять времени даром, тотчас помчались по указанному адресу. Ну, и конечно, Болятский, ведомый тайными, но понятными мыслями, прихватил с собой Еву, не говоря уж об четырех литрах "Антидюринга".
В самих Закутках было тихо, солнечно и пахло самоваром. Бабульки приветливо щелкали семечками и беззлобно плевались шелухой друг другу на ноги, когда обе машины практически одновременно подъехали к дому Окрошкиной. "Волга" лихо тормознула у крыльца, а джип, взбодрив грядки с петрушкой, остановился со стороны сарая.
ПРЕСТУПЛЕНИЕ И НАКАЗАНИЕ
Поначалу Вахи показалось, что он спит. В комнатушку ввалились трое мужчин с мушкетерскими бородками и девушка с запахом спирта. Мужчины начали наперебой жать руку Вахи и дружески хлопать его по плечам и по спине, нестройным хором раскрывая перед ним радужные перспективы. Вахи не понимал, что такое "грант" и что происходит, но ему это определенно нравилось, поэтому, когда дверь открылась опять, он с готовностью протянул вошедшим руку для приветствия. Вошедшие тоже принялись хлопать его по плечам, спине и другим местам. И Вахи опять ничего не понимал, но теперь это ему не нравилось. Хлопали не только руками, но и ногами, причем довольно сильно.
Академики попытались вступиться за Вахи, но в этом деле нужны были навыки попроще, чем ученые степени, а посему плохо это у них получилось. Попадали они с ног, испачкали черные костюмы, но все-таки не сдались, поскольку не зря "Антидюринг" в дороге употребляли.
Вставали они и падали, и вставали вновь и вновь падали. И продолжалось так долго. Но не все участвовали в этой свалке. С открытым ртом стоял у двери Картофелев и смотрел на скромно потупившую взор Еву. Девушка застенчиво улыбалась и помахивала бутылкой с "Антидюрингом". Узнали они друг друга, и показалась вдруг им, что не засиженная мухами лампа светит вокруг, а ласковое солнце Египта. Светит и удивляется несоответствию обилия их одежд своим жарким лучам. И захотели они соответствия. И взялись они за руки, и чуть было не вышли, но вдруг Картофелев мотнул головой, прогоняя наваждение, и с криком: "Где Оззи с Мордульчиком?!!" - что есть мочи пнул ногой часть Вахи, торчащего из всеобщей свалки. Вахи, которого до этого били молча, оживился, и что-то мыча, указал рукой на дверь в соседнюю комнату. Не мешкая, Ева и Картофелев устремились туда. В комнате на заботливо положенном ватнике, посапывая, спали Оззи и Мордульчик. Еще в комнате стояла мисочка с молоком и полуразвалившийся диван. "Пусть поспят, жалко будить", - тихо сказал Картофелев и, прикрыв дверь, чтоб щенкам не мешал шум продолжавшейся битвы, присел на краешек дивана. "Садись, - сказал он Еве и, посмотрев на ее ноги, добавил - в ногах правды нет"…
Первым выбыл из битвы по причине разорванных Купером брюк, профессор Болятский. Стыдливо прикрывая показавшееся нижнее белье с розовыми кроликами, он с удивлением обнаружил, что стыдиться-то, собственно говоря, нечего, поскольку - некого. Девушки Евы поблизости не наблюдалось, а остальные были слишком увлечены друг другом. Через минуту к Болятскому присоединился Морда. Его мучила одышка, и от усталости он пару раз по ошибке хватанул Купера, который и порекомендовал ему "идти… отдохнуть". Не видя хозяина, Морда покрутил головой и стал принюхиваться. И через мгновение он радостно всем пролаял:
- Здесь щенки-то! Здесь!
Морда не удивился, что понял его только Купер. Он давно подозревал, что люди малость туповаты, и исключением для него был только хозяин. Поэтому он и не стал долго терзать глотку.
Купер перестал взбадривать ботинок Вахи и, подпрыгивая на ходу, подбежал к Морде:
- Где?!!
- Где, где! Хрюльником своим поводи… здесь, где-то!
Наконец, поняв, откуда идет запах, Морда и Купер дружно ударили лапами в дверь…Картина, открывшаяся взору публики, остановила Куликову битву, обрадовав одних, заинтересовав других и вдрызг расстроив профессора Болятского…
Был вечер. Закутковский петух, прохлопав крыльями и распавлинив ощипанный хвост, пропел завечернюю. В доме Окрошкиной горел свет, а успевшие слиться с пейзажем авто указывали, что гости еще там. Вахи, прошедший воспитательный процесс и чудом избежавший четвертования, сидел, привязанный к батарее. Его глаза с надеждой взирали на академиков, пытающихся убедить наших друзей не везти его в лес для "продолжения беседы". Бугристов молча слушал ученых мужей и даже иногда кивал головой в знак согласия. Но не переставал он при этом и точить об печку небольшой перочинный ножик. Иногда он наклонялся, брал из корзинки, что стояла под печкой, морковку и одним махом срезал половину. Потом улыбался и, бросив взгляд на Вахи, продолжал точить нож. Наконец, видимо, удовлетворенный заточкой, пробурчал под нос, что для науки это не главное, и пошел к Вахи. В этот момент из комнаты выбежали Оззи и Мордульчик.
- Смотри, Оз! Вахи к батарее привязали!
- Наверняка нагадил где-нибудь, вот и привязали! Забубенин мне тоже пару раз грозился!
Так, разговаривая, щенки подбежали к Вахи и начали тыкать его мордочками, зовя играть. Все, в том числе и профессор Болятский, с умилением смотрели, как щенки весело скачут по Вахи, пытаясь лизнуть в лицо. Бугристов тоже стоял рядом и, отвязывая Вахи от батареи, тоже улыбался.
- Стокгольмский синдром* - наконец сказал он то ли себе, то ли еще кому. Потом взял Вахи за шкирку и молча потащил его на улицу…
• Стокгольмский синдром - симпатии заложников к террористам, вызванные длительным совместным пребыванием.
Продолжение следует.
