 |
|
Человек же всегда побаивается самого близкого в мире ему существа – человека. Страх порождается в детстве. Мой дед, командир партизанского отряда и, позже, командир истребительного батальона, кавалер Ордена Красного Знамени и ряда боевых медалей, в том числе экзотических, типа Гарибальдийской звезды, вряд ли был трусом. Но, на закате жизни спал с топором под кроватью и трофейным "Вальтером" под подушкой. Он впадал в паническое состояние, видя в окно проходящих людей в серых пальто и шляпах. Сам офицер НКВД – ждал в гости коллег. А в огороде его пугали кочки. Перед тем, как сойти с мостков крыльца, посылал "в разведку" свою дочь, мою маму: "Наташк, ты посмотри… Там немцы…"
Мои ленинградские тетки, уже и позабыв-то о войне, жгли в камине (да, прямо в доме, в камине!) семейные архивы, чтобы не осталось от нашей семьи дворянского следа. 70-е годы. Уже изо всех магнитофонов страны пел Высоцкий, и Вознесенский читал на Таганке свои стихи. А мы боялись.
Мои родители впитали этот страх перед государством. На мой адрес прописки приходят заказные письма. Обычный, допустим, отчет из Пенсионного фонда: сколько денег он из моей зарплаты припас на мою счастливую старость. Мама звонит и требует приехать и получить: "Это уже повторное письмо! Вот так не получаешь – а потом в суд!"
Папа встроил в свою квартиру железную дверь с двумя замками. Дверь получалась что надо – пуленепробиваемая. Но он без вопросов откроет ее любому человеку в форме или даже тому, кто скажет: "Я из ЖЭКа".
Этот страх передался и мне. Однажды на вокзальной площади из будки, где сидят охранники автостоянки, вышел человек в камуфляже и, видимо, развлекаясь, грозно произнес: "С какой целью прибыли в столицу?" Я почувствовал себя в чем-то виновным и машинально полез в карман за документами. Панически соображая, зачем я прибыл в Москву, пролепетал: "Живу я здесь". Потом, конечно, понял комизм ситуации, поставил охранника на место. В буквальном смысле. Но я удивился чувству презумпции своей виновности.
Конец 80-х. Я – успешный, как мне казалось, корреспондент районной газеты. На общественных началах (а на таких началах тогда делалось почти все) я возглавлял при редакции "Клуб молодых журналистов". Будучи сам соплей от профессии, я умудрялся чему-то кого-то учить. Ну да не об этом речь.
В числе моих "курсантов" была Эля К. Я не боюсь называть реальную фамилию живущего ныне человека, ибо правдой нельзя обидеть или преступить закон. Но, зная реалии нашего судопроизводства, лучше поберегусь – оно мне надо?
С журналистикой у Эли не сложилось. Сейчас, конечно, думаю, что лучше бы сложилось у нее в этой, относительно "безвредной", профессии.
Но Эля сделала карьеру в прокуратуре.
Наступили шальные 90-е годы. Младший лейтенант Эля К. штопала дело на моего тестя. Тесть в то время возглавлял совместный с Канадой завод по прокату алюминиевого профиля в Подмосковье.
Его посадили. Грозила конфискация незаконно нажитого добра. Чтобы спасти имущество, я приехал к родителям жены вывозить вещи. На своем мотоцикле (на машину ни у кого не было денег) из их хрущевки вывез хрустальную люстру, пару коробок с сервизами и дорогими на наш взгляд книгами из семейной библиотеки. Из ценностей "расхитителя государственной собственности" оставалось лишь фортепиано, но его на мотоцикле увезти было сложно.
Эля К. верила в свое дело. С праведным гневом заявила: "Вот такие, как он, расхищают государство!"
И ведь Эля не знала, что она – просто дура. Она честно служила. В меру своих, так сказать, способностей. Но ведь кто-то из взрослых, из ее начальства, наложил решающую визу?
Мы носили в тюрьму передачки. Меня почему-то задевала процедура разламывания сигарет – ну, казалось бы, что в сигаретах спрячешь? Смотрели бы на другое, мы же не только сигареты несли. Простой грубо вязаный свитер на зоне превращался опять в моток ниток, с помощью которого осуществлялись всяческие коммуникации. Ну да про лагерный быт сейчас кто только не рассказывает – я не буду повторяться.
Так я стал если не соучастником, то явно сочувствующим преступнику. В общем-то, генетически к этому я был готов. Я знал, что тоже, по факту своего рождения – виновен. Остается только собрать подходящую к историческому моменту доказательную базу.
Через полгода тестя выпустили. Невиновен, иди, мол, с Богом и не гневи последнего, а то как бы хуже не вышло. Поседевший и сгорбившийся тесть теперь предпочитает жить на даче. Одному-то – спокойнее. И не страшно.
Недавно ученые провели один хитрый эксперимент, в ходе которого выяснили, что крысы предпочитают спасать сородичей, нежели получать корм. Это, оказывается, такой их базисный контур сознания. Сейчас ученые выясняют, достоин ли крыс человек, иными словами, стоит ли нам друг друга бояться.
