Александр Дейнека. Оборона Севастополя 1942 год.
События в Киеве запускают процесс распада не только Украины но и России. В этой связи объясним неожиданный интерес "политэлиты" РФ к древней истории славянства и в частности фактическое признание официальной политгеографией существования в древние века державы Тартария, включающая в себя всю территорию (не родственное ли с Тартарией слово?) РФ западнее Урала. Именно по этой границе, по Уральскому хребту, согласно планам США должен произойти главный раскол РФ на псевдогосударственные образования.
Карта будущего раздела России в соответствии с действующим в США "Законом о порабощенных нациях", подписанным президентом Д. Эйзенхауэром.
Карта Руссии, Московии и Тартарии. Э. Дженкинсон. А. Ортелий. 1598 год.
С. К. Шойгу на выставке. Фотографии И. С. Мельникова. Русское географическое общество
Именно здесь следует ожидать "приграничных" провокаций. К такой провокации безусловно следует отнести Башкирский процесс против гражданина Севастополя, автора прославянского сериала "Игры Богов" Сергея Стрижака.
Этот процесс закладывает мощный теоретический фундамент для репрессий против русских патриотов, против русов, против славян. Экспертиза, проведенная в этом процессе, объясняет нам, что призыв "За Родину!" равносилен уголовному "Убей мента!".
В связи с тем, что происходящее сам режиссер Стрижак считает очень важным не только с точки зрения свободы слова и кинематографа, но для правильного понимания исторических процессов, он обратился с отрытым письмом к президенту российской федерации Владимиру Путину.
Последние вести с Украйны. Тарас Шевченко. "Гайдамаки". Отрывок.
***
Море крови. Атаманы,
Стоя средь базара,
Кричат разом: "Добре, хлопцы!
Кара ляхам, кара!"
Но вот ведут гайдамаки
С езуитом рядом
Двух подростков. "Гонта! Гонта!
Твои, Гонта, чада.
Раз католиков ты режешь,
То зарежь и этих.
Что же смотришь? Твои, Гонта,
Католики-дети.
Подрастут, тебя зарежут —
И не пожалеют..."
"Пса убейте! А щенят я —
Рукою своею.
Признавайтесь перед всеми,
Что веру продали!"
"Признаемся... Мать учила...
Мать... А мы не знали!.."
"Замолчите! Боже правый!.."
Собрались казаки.
"Мои дети — вражьей веры...
Чтобы видел всякий,
Чтоб меня не осудили
Братья-гайдамаки,—
Не напрасно присягал я
Резать ляхов-катов.
Сыны мои! Мои дети!
Малые ребята!
Что ж не режете вы ляхов?"
"Будем резать, будем!.."
"Нет, не будете, не верю:
Проклятою грудью
Вы кормились. Католичка
Вас на свет родила.
Лучше б ночью вас прислала,
В реке б утопила!
Греха б меньше. Умерли бы,
Сыны, не врагами,
А сегодня, сыны мои,
Отцу горе с вами!
Поцелуйте ж меня, дети,
Не я убиваю,
А присяга". И свяченый
На них подымает!
Повалились, захлебнулись
Кровь, слова глотали:
"Тэту... Тату... Мы — не ляхи!
Мы..." — И замолчали.
"Закопать бы?.." — "Нет, пе нужно —
Католики были.
***
Все гуляют. Где же Гонта?
Что он не гуляет?
Что не пьет он с казаками?
Что не подпевает?
Нету Гонты. Не до песен
Ему — не иначе...
А кто поздно по Умани
В кирее казачьей
Ходит-бродит одиноко,
Как тень на кладбище,
Груды мертвых разрывает,
Все кого-то ищет?
Отыскал два детских тела
И пустым базаром,
Пробираясь через трупы,
В зареве пожаров,
Их уносит. Это Гонта,
Горем удрученный,
Сыновей несет, укрывши
Киреею черной,
Чтоб предать земле казачье
Тело по порядку.
Переулками проходит
Темными украдкой.
Пусть никто того не видит
И никто не знает,
Как сынов хоронит Гонта
И как он рыдает.
Вынес в поле, от дороги
В сторону шагает.
И ножом копает яму.
А Умань пылает,
Озаряет степь, могилу,
Детям в лица светит...
Будто спят в одежде мирно,
Набегавшись, дети.
Что же Гонту в дрожь кидает,
Будто клад скрывает
Гонта ночью? По Умани
Его окликают.
Как не слышит — роет Гонта
Ножом, что лопатой.
Сыновьям в степи готовит
Просторную хату.
Приготовил. Кладет рядом
Сыновей в ту хату.
Слышит Гонта, снова слышит:
"Мы не ляхи, тату!"
Кумачовый из кармана
Платок вынимает.
Крестит их, целует в очи,
Платком покрывает.
Покрывает по закону
Головы казачьи.
Приоткрыл, взглянул още раз...
Горько-горько плачет...
"Сыны мои! Поглядите
На мать-Украину.
За нее и вы погибли,
И я тоже сгину.
А кто меня похоронит?
В чужедальнем поле
Кто заплачет надо мною?
Доля моя, доля!
Несчастливая, лихая,
Горькая судьбина,
Для чего детей послала,
Меня не убила?
Лучше б меня проводили,
Как я провожаю".
Осенил крестом последним,
Землей засыпает:
"Почивайте, мои дети,
В могиле унылой,
Для сынов другой постели
Мать не постелила.
Без цветов в земле холодной
Почивайте, дети.
За меня молите бога:
Пусть на этом свете
Покарает страшной карой —
Иного не чаю.
Только вы меня простите,
Я вам все прощаю".
Закопал, сровнял с землею,
Чтоб не видно было,
Чтоб никто не знал на свете
Сыновей могилы.
"Почивайте. Поджидайте:
Скоро постучуся.
Не дал вам дожить я веку —
Сам не заживуся.
И меня убьют. Скорей бы!
Да кто закопает?
Гайдамаки! Напоследок
С ними погуляю!"
И пошел понуро Гонта,
Идет, спотыкнется,
Глянет Гонта на пожары,
Глянет, усмехнется.
Страшно, страшно усмехался,
На степь озирался...
Вытер слезы... Будто канул —
В дыму затерялся...
