Непрерывное вагонное творчество до места назначения. |
|
Свободная страна свободной поэзии
Продолжаю вживаться в родину после годичного перерыва. Был позван в гости в некий "отдельно взятый" поселок по киевской дороге. В гостях было прекрасно – и люди и еда, густые московские разговоры, которых так недостает на чужбине и – совершенно небывалое с давних литинститутских пор — много звучащих стихов и разговоров о них! Тогда меня впервые в этот день практически прослезило — от чувств, от ностальгии по почти забытому, от приязни ко всему происходящему. Мне кажется, я даже шмыгнул носом (надо будет переспросить хозяев)... впрочем, в этот день это было не последнее шмыганье, как и не последняя "скупаямужская".
Настала пора выметаться... Хотели вызвать такси, да решил посмотреть родину поподробней, с электричками, вокзалами, народом... А то шо такси, все только и мелькает из окна — никакого кайфа. Хоть и деньги были на такси, а то ведь бывает, что и не бывает...
Вышли, хозяин указал азимут, перекрестил на прощанье, и я двинул. До станции, по его словам — минут 15. Тишина, сосновый лес, дачи — много снегу и поземка. Настоящая родина, как в детстве, где я родился — тоже в таком же примерно поселке, только с другой стороны от Москвы. На улице ни души, времени половина девятого — еще и темно. Сказали идти прямо, а тут развилка — и туда и туда, в принципе, прямо, спросить некого.... Не хватало заблудиться на ночь глядя. Вдруг откуда ни возьмись из снежной пыли, изнутри метели выворачивает огромный джип — прямо перед моим носом. Я стучу в стекло, мужик открывает (мог бы и не открыть), спрашиваю про станцию, он машет рукой в правильную сторону. И дальше – по сугробам, перебираясь с одной теряющейся тропинки на другую, – даже пешее хождение в России, зимой по крайней мере, имеет свои сложности...
Дошел до железнодорожной линии, а где станция — не видать. Интуитивно поворачиваю налево, там вдали большая красивая церковь блестит крестами, и – опять же две дороги враскось... И снова спросить некого, кругом ни души... Ан нет, вон далеко уже от меня — метров 100 наверное или больше какая-то фигура, вроде, мужик бредет под фонарем... Ну, что – догнать, спросить? Да что-то бегать неохота, он прям по снегу бредет, а я наелся-пился в гостях-то, да потом обратно беги, если неправильно... "Эээй, кричу, эй, человеек..." А как правильно кричать-то надо в России? Что-то я уж позабыл... Ну, не "мужик" же... Тем более, что он может оказаться и не мужиком вовсе, а женщиной, издали хорошо не видно. А просто "эй" мне показалось невежливым. В Германии бы закричали "хаальлё". Интересно — закричи я ему это "хальлё", что он подумает? Убежит еще... Лишь бы обернулся... Человек оборачивается, и я ему ору "Станция, станция где?" Он понял — махнул рукой на правую дорожку.
Вот и станция — освещена, огорожена, турникеты под билеты, но народу на Москву в воскресенье вечером мало, кроме меня — всего двое. И поземка заметает, а на перилах сугробики снега — красота! Иногда даже снится такое в каких-то ностальгических снах... Образ родины, конечно, не васильки и лютики в степи, и даже не березы, а вот такие сугробики на перилах на безвестных затерянных полустанках, где даже и поезда-то далеко не все останавливаются...
Подошла электричка, я обомлел — на секунду даже показалось, что я в Германии — светлая, чистая, удобные мягкие сиденья. Как-то мне в таких электричках ездить прежде не доводилось, попроще попадались — с деревянными сиденьями. В вагоне народу немного, но двое громко орут по телефону. Один пьяный мужик и одна девица азиатской внешности... Мужик орет невозможно громко, перейду-ка я в другой вагон. В Германии в транспорте орут только подростки, в России только пьяные, в Италии орут все и очень громко. Хорошо, что это не Италия.
В другом вагоне потише и едет группка солдат... Четверо, еще двое, еще... Человек, наверное, десять в разных местах вагона... Оо, солдаты это мое, заветное, когда встречаю в разных местах за рубежами иностранных, тоже — разглядываю, оторваться не могу. Сначала хотел подсесть — расспросить, но потом понял, что они не в увольнении (тогда бы проще) хоть и воскресенье вечер, а команда (откомандированы как записано в уставе) и куда-то вместе едут с огромными мешками на полках. И точно, чуть позже заметил сержанта, который командовал. Так что разговор им будет неудобен... Что ж – рассматривал на расстоянии.
Пацаны молодые, вахлаковатые, ничего солдатского в них еще нет. Нынче же год служат... А за год – едва бы набраться военной премудрости, самых азов – равняйсь-смирно. Интересно, сколько они уже прослужили? Лица совсем детские — пухлые щеки городских юношей, а у некоторых и вообще наблюдается слегка повышенная мордастость, "умамкираскормленность"... Наверное, гоняют их мало и кормят, сразу видно, хорошо... Словом, в армии продолжается опасное разложение (шутка). Несколько человек в очках. Что, теперь уже и интеллигентов загребают? Солдат и интеллигент — противоречие в основании. В армии голова должна как следует отдохнуть. Руки-ноги работают, ум свободен. Солдат – святой дебил, ну, то есть идиот – в "достоевском" смысле, только круче и проще, без интеллигентских завихрений, поэтому и дебил. Это не зависит от количества ума в черепной коробке и наличия образования — хоть бы и высшего. Он дебил институциональный, у него такая функция в природе. Его знаменитая "смекалка" всегда парадоксальна, и даже абсурдна — каша из топора, суп из солидола, "от забора и до обеда", а самый действенный ускоритель умственной деятельности — отжимания, причем действует только в армии, нигде больше не работает. У нас в батальоне, в Афгане солдаты-дембеля во время отвальной, которую проводили, конечно, тайком от начальства — сожрали на закусь целиком осла. Причем совершенно незаметно — как и не было, обнаружили по оставшимся недоеденными копытам. Потом уж пришли жаловаться несчастные дехкане — осел пропал. Необходимости этого делать не было никакой — в их распоряжении и тушенка и рыба и все что угодно, они же дембеля. К тому же он невкусный. Нет – решили изжарить и съесть именно осла — из куражу, назло врагам.
Солдат — Божий человек, калика перехожая, его надобно любить и подкармливать. Он "ребенка не обидит", но и его тоже нельзя обижать, как паломников только – "по государевой надобности". Но и нельзя, как молодую жену, оставлять без присмотра, а то такого наваляет, не расхлебаешь...
Я внимательно разглядывал и лица и обмундирование. Последнее очень такое добротное, современное — куртки с воротниками, штаны, ремень... Везде нашивки — красивые замысловатые эмблемы (что означают не понял), на груди нашивка – группа крови. Шапки тоже прикольные "с ушами", но более современные, чем некогда, как же солдату без шапки-ушанки... Ботинки совсем офигеть — с высокой шнуровкой, в мое время у солдат были кирзовые сапоги, а такие ботинки можно было увидеть только в фильмах про иностранный спецназ, которые никто не видел. Надеюсь, они удобные... А носки им, интересно, кто стирает? У нас портянки каждую неделю выдавали. У всех солдат какие-то необъятные баулы — плотно набитые мешки, стояли на полках вверху и на сиденьях... Интересно — что там? В такой объем можно впихнуть даже солдатский матрас. Это теперь такие вещмешки? Но с вещмешком, где лежат патроны, гранаты и сухпай, солдат должен бегать многокилометровые марш-броски (мы бегали километров по 40), ходить в атаку. Как с таким баулом идти в атаку, если он тебя перевешивает, я не представляю.
Пока разглядывал солдат, в вагон вошел парень с электронной гитарой и длинными волосами, перед собой катил большой железный ящик — аппаратура. Начал играть — звук гитары немного такой гавайско-электрический, меня он раздражает, но играл хорошо, даже виртуозно. Проходил мимо – опустил ему в сумку 50 рублей.
Вслед за ним вошли парень и девушка и "оперными" голосами бодро запели "солемилу", начал парень звонким тенором, а припев пели вместе, и это был столь яркий звучный дуэт, что невольно притянул к себе внимание всех — даже солдаты с интересом слушали... В то время, как гитарист, несмотря на виртуозность, прошел как-то фоном. Они спели всего два, кажется, куплета, довольно коротко, но так выразительно, что вагон всколыхнулся на аплодисменты. Такого уж я точно давно не видел. Бедолажечки, кто они? Студенты консы, музыкального училища на подработке (упражняются по пути на занятия)? У нас в Кельне, да и в Италии, помню, в Сиене встречаются студенты нижегородской консы – Баха и Вивальди на баянах шпарят, очень так вдумчиво, аборигенам нравится. Но ведь то не голосом... Из того, что я знаю об академическом пении, они пропоют вот так по морозным электричкам недолго. Ну, еще несколько вагонов, а потом может случиться и – "прощай, сцена навсегда". Оперным голосом в вагонах на жизнь не заработаешь, нужно петь со сцены и чтоб платили сразу много. Какой-то опять же "русский парадокс"...
Но воздействие оперного искусства на широкие массы было ошеломляющим, вагон явственно зашевелился, доставая рубли... Артисты улыбались, кланялись, но сделав два шага, парень вдруг остановился и запел "о донна мобиле" – ярчайшую арию из Риголетто по-итальянски. Пропел всего куплетик, жестами и взглядом обращаясь к своей спутнице, как бы играя сцену из оперы, а она картинно жеманничала, – и зал, в смысле вагон, просто захлебнулся аплодисментами. Тут уж стали раскошеливаться и те, кто об этом прежде не думал. Дающая рука протянулась даже и от солдат, традиционно не принадлежащих к группе поклонников оперного искусства. Этим ребятам и не надо долго шнырять по электричкам, они ударно зарабатывают и в одном вагоне. Опустил в пакет сотню...
Однажды мне главный редактор радио "Книга" рассказывал, что так называемая "аудиопсихология" исходит из того, что если ты хочешь кого-то в чем-то убедить, то тебе лучше это делать баритоном, баритон — самый убедительный мужской голос. А если разжалобить и вызвать эмоциональный порыв, в том числе и финансовый, то лучше тенора в сопровождении симпатичного сопрано ничего не придумаешь...
По радио объявляют чтоб не покупали разную дрянь в вагонах с рук, можно обмануться... Поезд замедляет ход и подкатывает уже к Киевскоому, солдаты начали собираться. Заметил, что командует ими сержант повышенной мордастости и общей крупноты организма, как и положено правильному сержанту. Помогают друг другу надевать за спину эти невбубенные баулы, я еще раз удивляюсь — какой пацанячий, не мужской вид у большинства. Некоторым помогают надевать мешки мужчины из числа пассажиров. Солдаты вежливо благодарят. На них все смотрят по-доброму – с сочувствием и интересом. Солдаты, и это заметно, к такому интересу уже привыкли, ведут себя немного как кинозвезды, слегка рисуясь, с упоением отражаясь во взглядах сограждан...
Войско с мешками собралось и сосредоточилось у дверей вагона на выход, и я уже пошел в другой тамбур, чтоб не толкаться. Тут вдруг вижу – солдат от входа расталкивает сухощавый, небольшого росточка, но крепкий мужичишка, что-то громко крича. Солдаты по сравнению с ним выглядят гигантами, с удивлением сторонятся, пропускают. Миновав толпу военных, он остановился и начал очень громко говорить, размахивая небольшой книжкой. Я из своего тамбура услышал только выражение "свободная поэзия", больше ничего не понял. Мужичок начал громко с выражением читать стихи, но, правда, недолго.... поезд уже подъезжал. Он пошел по вагону навстречу мне, продолжая читать стихи и предлагая свою книгу. Никто не купил, да и вообще мужика уже никто не слушал. Наверное, просто не любят поэзию как люблю ее я, или предпочитают оперу. Ну, уж свободную поэзию-то я не мог пропустить. Я заинтересованно высунулся из тамбура ему навстречу:
- Что это у вас такое?
- У меня свободная поэзия (прозвучало почти как — у меня горячие беляши), вот, – тянет небольшой черный глянцевый сборничек, название "Белый ворон", автор Сергей Герасименко, на обороте его портрет.
- А почему она у вас свободная-то? – У всех остальных она подневольная что ли, несвободная? – спросил я.
Я был немного навеселе, из гостей же, поэтому умничал...
- А потому что я тридцать лет сидел в тюрьме, а вот не так давно освободился и со мной освободилась моя поэзия, раньше это была арестантская поэзия, а теперь свободная, – серьезно сказал мужик и что-то с выражением мне процитировал, не помню что точно, но что-то навроде "я — поэт, этим и интересен и все такое...". – Ну, как Вийон, знаете? – уточнил мужик.
- Нет, а кто это? – спросил я.
- Это такой древний французский зэк, тоже стихи писал. Так и сгинул в тюряге, – досадливо махнул рукой мужик. – Хотя сидел гораздо меньше меня — Франсуа Вийон.
- Ага, понятно, спасибо, буду знать...
Ужасно хотелось спросить за что ж столько дают, но, кажется, зэки на такие вопросы не отвечают. У меня был один знакомый зэк, который сидел лет 25, причем последние годы в "Белом лебеде" — очень такой серьезной тюрьме, он был мой бывший солдат в Афгане. Солдат хороший, только нагловатый немного. Вот он разыскал меня в сетях, и мы с ним несколько лет переписывались, он писал мне прям из тюрьмы, у него, как у ветерана тюремного движения, был при себе всегда смартфон с интернетом. Однажды я его решился-таки спросить: "Че ж ты натворил-то такого, Сань, что так надолго завис в тюряге?" "Да, ничего особенного, командир... Сначала по молодости, по пьяни после Афгана навалял одному каазлу, потому что козел он и есть козел, а он возьми, да и помри. Кто ж мог подумать? Это первые 10 лет... А потом само-собой как-то понеслося... Там все примерно такие же, настоящих душегубов мало...". А через полгода примерно после того, как он вернулся из тюрьмы, где он провел половину жизни, его зарезали какие-то товарищи по старым делам, никто разбираться даже не стал... Месяца за три до смерти он мне написал: "Знаешь, командир, а у меня в жизни, выходит, Афган был самым счастливым временем..." Я спросил — а детство? Он ответил: "А детство тоже говно..."
- Сколько ж просишь за стихи? – спросил я мужика...
- 350
- А за 300 уступишь? – начал я торговаться, поскольку помнил, что у меня в кошельке 300 сотками и тыща, и у Франсуа Виньона может не оказаться сдачи...
- Аа, давай, конечно....
Я отсчитал деньги и взял книжку. Благодарный поэт начал опять читать стихи – уже одному мне. Чувствовалось, что ему на воле недостает внимания слушателей. Электричка остановилась, мы вышли на морозный перрон, а он все шел рядом и продолжал читать мне свои стихи, помогая себе взмахами руки. Читал хорошо, лучше (на мой взгляд) большинства профессиональных поэтов, что мне доводилось слышать, читающих эдак с подвыванием...
Эх, хорошо — мороз, поэзия, Киевский вокзал... Прям-таки — Россия, Лета, Лорелея какая-то....
В иные времена я бы угостил бродячего поэта, этого привокзального миннезингера водкой-селедкой из киоска, почитали бы стихов, слеза бы опять же потекла (а потом бы он меня зарезал за пять тыщ в моем кармане. А что? Достойная себе смерть, не хуже других... ), но нынче было не до того, мне ж еще в Жуковский пилить, время позднее. Да и на нынешнем Киевском вокзале бухлом не разживешься, я внимательно осматривал попутные привокзальные киоски (все же искушение продолжить разговор с поэтом присутствовало), все тоже самое — пестрая этикетки, но без бухла. Так что с поэтом мы распрощались, слеза у меня уже почти что текла. Вдруг стало стыдно, что торговался с ним из-за 50-ти рублёв, настоящая поэзия бесценна, особенно вот в таком бродящем виде. А ну-ка сь, поэтишки — слабо бы вам по вагонам-то вот так поэзию свою распылять громогласно? Воздействовать, так сказать, непосредственно на народ, а не по кулуарам всевозможным для пятерых себе подобных гундосить? Я ж к поэзии со всем моим трепетом, до такой степени, что вот в прошлый свой приезд на родину пошел на мероприятие, называемом у московских стихотворцев слэмом. Иными словами – соревнование в поэзии. Нуу, вы знаете — так вот со стороны, куды унылей этого моего Франсуа Вийона с Киевского вокзала. Во-первых, создавалось впечатление, что большинство высокоодаренных московских поэтов соревновались друг с другом исключительно в подборе рифмы к слову х@й — буржуй, пережуй, не горюй и т. д., а оставшаяся часть к слову п@@дец – капец, молодец. А тут тебе все и цензурно, и высокопоэтично... Нет, я свободно выбираю этого бродячего уголовного поэта с его освобожденной поэзией (откинувшейся), а не московских декаденствующих поэтов, прячущихся по кабакам и библиотекам. Все-таки исправительно-трудовые учреждения — настоящий источник культуры, они даже из поэтов делают человеков.
Распрощавшись с поэтом, двинулся к метро... У дверей нагнал солдат, которые шествовали со своими тюками в колонну по два. Все-таки подмывало расспросить — хотя бы откуда они.
- А в мешках-то что — патроны? – спрашиваю последнего солдатика, пытаясь завязать разговор.
- Ага, патроны, гранаты, комплекс Бук и ракета Искандер, – ответил языкастый солдатик.
- А где служите-то, что за войска хоть? – спросил я, присматриваясь к непроглядному, похожему на металлического осьминога, шеврону...
- Войска секретные, часть тоже, – сказал солдат, не выдал военной тайны...
На спуске в метро слышу: "К 95 -летию поэта Юрия Левитанского...." вот, получайте, мол, его стихи... И действительно пока катимся вниз — звучат стихи Левитанского. Ну, что же это за день-то сегодня такой!? Какой-то сплошной фестиваль музыки и поэзии....
Эх, знал бы я, что это еще далеко не конец на сегодня...
В метро многие читают, но большинство тычет в телефоны... Поразило количество девок с голыми коленками — несмотря на мороз, который постепенно сползал к 20-ти. Первое, о чем ты думаешь почти автоматически при виде голых изможденных девичьих коленок в такой мороз (попадались, правда, и круглые), это почти хрестоматийное – "нет, этот народ непобедим". И больше всего в этом убеждают именно русские девицы, а не танки "Армата" и не успехи русской авиации в Сирии. Лучше пусть отмерзнут на хрен мои коленки, чем их никто не увидит...
Ехать по кольцу от Киевской до Комсомольской — почти полкруга. Эх, сколько некогда поезжено этими кругами, щас все воспринимается с ностальгическим трепетом....
Открыл купленный сборник стихов. Издан прилично — глянцевая обложка, черный фон, на нем нарисован белый ворон, внизу название "Белый ворон", видимо, какое-то символическое противопоставление "черному ворону" – арестантской машине. На обратной стороне портрет автора в рубахе-галстуке, вдумчивое, спокойное лицо. Похож, не поверите, на зэка, ну, такого – у которого каждое движение исполнено достоинства и бездонных знаний о самом отвратительном в человеке, генератора универсальных премудростей типа "весь мир – зона". Ему бы в кино как раз зэков играть, абсолютно хрестоматийный зэковский облик, что-то вроде актера Мережко в роли вора в законе. Видимо, тюрьма выковывает нечто общее даже в изначально разных лицах. Примерно так же, как и в армии, можно ведь сказать — "типичное офицерское лицо"... Так сказано у Бунина в "Солнечном ударе". И он прав, да что там лицо, длительное занятие каким-то серьезным ремеслом накладывает отпечаток на весь организм, на психомоторику... Я вот, когда служил, мог иногда даже сзади по походке определить к какому роду войск принадлежит военный, а нынче вот и по шеврону не могу. Вот не поверите, а так оно и было... Какое-то обостренное профессиональное чутье, потом прошло. У нынешних военных уже, наверное, иные опознавательные знаки, но, несомненно, есть и нечто общее с нами, прежними. Как и у зэков, как и у поэтов...
Внутри книги немного мешал кромешный орнамент по периметру страницы — дань дембельским альбомам и тюремным представлениям о красоте. Есть возможность обузорить пустое пространство — обузорь. И очень много грамматических ошибок. Видимо, никто, кроме самого автора, не вычитывал. Причем очень таких детских – "ни что", "ни когда" и проч... А дальше — ой-ё! – полилась чистая беспримесная поэзия... Первое стихотворение, очевидно, программное, называется "Я — поэт":
Я — жрец любви,
Я маг, я — чародей,
Средства мои
живут в душе моей,
Их силой воли
Извлекаю я на свет
И вот я в роли
Чудотворца, я — поэт.
2003 г.
А вот еще тоже мне понравилось, "Небесный дар" называется:
Кому тюрьма - неволя,
А мне так дом родной,
Здесь отдых под конвоем
С умеренной едой.
Такой простор для мысли,
Что не хватает слов,
В космические выси
Я улететь готов....
…..........................
…...........................
Да здравствует планета
Где я сижу в тюрьме
и понимаю это,
Как дар небесный мне.
2010 г.
Прям вот напомнило:
Кому зима — арак и пунш голубоглазый,
Кому — душистое с корицею вино...
Кому, короче — зима, а кому и тюрьма. Настоящая поэзия всегда перекликается. А, кстати, про автора последних строк тоже ведь можно сказать по аналогии с "древнефранцузским зэком", что он "очень известный советский зэк". Только просидел мало по сравнению с моим знакомцем. В любом случае, отсидка их еще больше сближает – всех трех...
Так что – Сергей Герасименко – весьма рекомендую! Продает свои стихи в электричках Киевского направления, покупайте пока не поздно. Читаю уже несколько дней перед сном, все больше нравится. Заберу с собой в Германию, буду там читать.
Казанский вокзал самый беспутный и самый родной. Чего только здесь со мной не происходило за много лет езды на учебу в институт и обратно, а впоследствии на работу в разные газетные редакции... Здесь одухотворен воспоминаниями каждый затхлый угол вокзала, которых, несмотря на ремонты и реконструкции, здесь по-прежнему много... Вот помню меня здесь один раз обокрали, другой раз сел очень пьяный не на ту электричку, проснулся в незнакомой местности, огней уже нет, пришлось коротать до утра вприпрыжку, поскольку был еще и мороз...
Или, помню, была одна девица, которая жила по этой же ветке, и мы назначали здесь встречу, чтобы вместе ехать домой и целоваться в электричке, что и делали... Иногда всю дорогу, а потом она выходила на две остановки раньше меня...
Я купил билет на электричку и прошел в туалет... Всего 30 рублей — дешево, на кассе две женщины, одна внутри вторая к ней пришла откуда-то с другого, видимо, поста или, может быть, уборщица, облокотилась на полочку... Громко разговаривают: "А она мне правильно говорила, рожай Валя, пока рожается, даже если сбежит, хрен с ним, дитё же останется... Я и рожала...".
Пока искал эти 30 рублей, ковыряясь в сумках и кошельках, (уже отвык от зимнего московского обихода с множеством одежд, хаосом карманов и сумок) — в туалет прошел мужик в натянутой на уши черной вязанной шапочке — очень такого "понаехавшего" вида, причем "понаехавшего" как раз с казанского направления... Одна и женщин кричит ему вдогонку: "Только не вздумай мне здесь мыться, а то ишь-ты баню здесь устроили, за 30 рублей хотят чтоб было тебе здесь и спа, и душ и пятки почесать".
Я переспросил – об чем речь? Женщина охотно рассказала, что задолбали, мол, ходят сюда за 30 рублей мыться, ноги задирают в раковину, норовят даже яйца помыть, нормальных посетителей распугивают, охрану приходится вызывать...
Перед посадкой в электричку купил-таки себе банку пива. Не то чтобы мне очень хотелось пива (пить его на морозе — сомнительное удовольствие), но купил в качестве воспоминания-напоминания о прошлом, о студенческих годах — ритуально-ностальгическое пиво. Хотя, когда я учился, иной раз и пиво было роскошью. Иду к началу состава...
На бесконечном заснеженном перроне где-то посредине на холодной лавке сидел парень без шапки и, опустив голову между расставленных ног, долго и, я бы сказал, вдумчиво блевал. Зрелище завораживающее, проглядывало даже нечто апокалиптическое... Ну, представьте: поземка метет, в волосах у него снег, а он сосредоточенно так блюет на пустом перроне. Я еще издали заметил, что чем-то странным занят мужик, подошел ближе – разобрался. Невольно тянуло к неоправданным символическим обобщениям: Россия, заснеженный перрон, блюющий мужик... (и ядерный пепел сыплется на землю вместе со снегом). Когда я проходил мимо, он поднял голову и сопроводил меня и вызывающим взглядом: "Ну да, блюю, а хули мне еще делать?" И я смотрел на него безотрывно, а когда прошел, он продолжил это упражнение. Удались выходные у парня...
Остановился пить пиво вместе с сигаретой перед дверью второго вагона, помнил, что так удобнее для выхода на моей станции. Тут ко мне подошли две вежливые женщины с метлами и лопатами в оранжевых привокзальных жилетках и сказали, чтоб я поскорее спрятался вот сюда за будку и из-за нее не высовывался, а то меня оштрафуют, если заметит охрана либо милиция. "Но вы не бойтесь, они уже туда прошли и скоро не вернутся... А ежели что, то мы вам просигнализируем", – сказали добрые женщины, и я тотчас же перестал бояться.
Оказывается, пить пиво на улице в России запрещено, и курить тоже, оштрафовать могут и за то и за другое по отдельности, как разъяснили мне женщины, – бывают и такие кровожадные полицейские...
Ну-с, такого душевного участия я даже не ожидал. Добрый у нас народ...
Электричка отходила в 22 часа, она оказалась не такой удобной, как до Киевского, сиденья не мягкие... Ехать мне минут 50, я сел, тронулись, и тут началось... Вторая часть концерта... Почти сразу вошел парень с гитарой и очень приличным тенором спел какую-то незнакомую мне песенку, слова которой, из того, что я расслышал, тоже явно намекали на содержащуюся в ней поэзию. Сосны там, помнится, качались, закаты закатывались, и кто-то на кого-то смотрел "с тихой грустью", ну то есть присутствовали просто железные признаки поэзии. Я подозвал парня, положил в сумку 50 рублей и расспросил, чьи стихи и все такое... Парень сказал, что он участник движения бардовской песни, а стихи не его, а его товарища – "прекрасного поэта". "А есть ли в России поэты непрекрасные?" – подумалось тут мне. Звали певца Алексей Богданов, он сказал, что у них есть даже и сайт фестиваля "Зимородок", где все про всю их поэзию и пение подробно написано, я позже посмотрел — действительно есть.
Только что отошел прекрасный бард Алексей Богданов как с другой стороны вагона, навстречу мне сидящему (Алексей-то пел у меня прям над ухом, артисты двигались навстречу друг другу) вошел опять-таки дуэт, видимо, ждали окончания предыдущего номера. И тоже заиграли, только что без песен, но очень живенько... Один парень играл на гитаре другой на губной гармошке, да еще время от времени прихлопывал по чему-то громкому и звонкому, висящему на бедре – ударные инструменты. По чему такому он прихлопывал, я так и не понял. Ну-с, очень зажигательно... Этим парням дал 100 рулей, во-первых, двое, есть же всем надо, во-вторых, 50-ти уже не было, хоть я и разменял тыщу на вокзале...
Потом наступило затишье, и некоторое время никто ничего не пел и не предлагал. Ну, вечер воскресенья, электричка из столицы, тут никто не будет покупать клей "Момент" для бетонных опор и башенных кранов или утюги с навигаторами, тут все больше на духовность налегают. И точно, через 10 минут появился другой музыкант и долго пел противным пискляво-гнусавым голосом "девушку с распущенной косой...". Эх – песня моей юности! При всей отвратительности исполнения петь эту песню надо именно в такой манере — гнусаво-писклявой, иначе не проймет. Так что попадание было абсолютным, я даже опять — почти прослезился. Но денег все же не дал... Уже не было по 50-100, тыщу все-таки пожалел, несмотря на острый приступ ностальгии, вызванный песней. Иначе так и до дому не доедешь...
Под конец зашла очень порубанная жизнью женщина неопределенных лет, в потертом пальтеце и вязанной шапочке набекрень и без всяких музыкальных инструментов, нараспев, воспроизводя какую-то рудиментарную монотонную мелодию, стала канючить, что-то вроде: "Я родилась уродилась далеко уже давно, без отца и матери росла выживала, сирота я сиротская, отродье скотское..." Иногда в ее заунывной песенке проскакивали какие-то неожиданные рифмы, вот это "сирота сиротская – отродье скотское" – запало... Потом шел краткий, но жалостливый пересказ биографии с сетованиями на "злых людей" погубивших "сироту сиротскую", а в заключение просьба о пожертвованиях, "чтоб не дать сиротине умереть, в земле сырой замереть...". Ну, знаете – тоже по своему слезу пробило (на родине слезоточивость явно повысилась). Талантливая музыкально-драматическая композиция — ничего не скажешь... Здесь степень таланта измеряется прямым воздействием поэтического слова на массы, выражаемом в рублях, даденных на то, чтоб "в земле сырой не замереть". Если мне по киевской дороге попалась поэзия "свободная", то здесь, я бы сказал, была "поэзия прямого действия". Она должна разжалобить, тронуть сердце, душу и главное – слезные железы... И меня тронуло, очень жалел, что денег уже не было, выгреб всю мелочь, что была в кошельке, может, тоже рублей 50 набралось. Когда уже встал на выход, то встретил эту народную сказительницу снова, она двигалась в обратную сторону с тем же жалобным речитативом, пропевая его на ходу, как бы в забытьи, уже даже и денег не собирала. Может, просто остановиться не могла. Лицо испитое, синюшное, собирала явно на выпивку...
И вообще — зачем в России, ну вот в Москве, например, люди ходят в концерты там разные, в театры, если есть электрички? Бюджетный культпросвет по ходу движения. За две поездки — 7 музыкально-драматических номеров, включая вот эту последнюю женщину, которая прогнала свою программу даже два раза... И всего примерно за 100 рублей, около 30 до Киевского, и 82 от Казанского. Ну, не считая, разумеется, добровольных пожертвований артистам, которые, впрочем, можно и не делать, если денег нет, концертную программу все равно прослушаешь. А если бы дальше ехал – до 47-го км, куда идет электричка, то номеров было бы еще больше за те же деньги. А то вот был я на той же неделе в театре одном московском, даже и не на самом дорогом спектакле — всего тыщи за полторы на рыло, к буфету не подступись, рюмка коньяку стоит как бутылка в магазине. Ну, в общем — едва досидели со спутницей до средины — смертная скукотища, и как это принято в современном театре, все бегают полуголые, в пижамах с подтяжками (пиеса из жизни Испании 17-го века), громко орут и несуразно машут руками во все стороны. А в определенных, кажущихся им смешными местах, делают специальные паузы с выпученными глазами — чтоб народ смеялся. Но никто почти не смеется, только изредка подхихикивают, наверное, какие-то особые знатоки театра, либо родня актеров по бесплатным контрамаркам. Самое хорошее в спектакле – был танец каких-то девок с непрозрачными балахонами на головах, но голыми худыми коленками. Сам танец был никакой, актерский — приблизительное кривлянье, но вот само обилие коленок восхитило — не во всяком же театре, подумал я, найдется сразу столько худых коленок для одного спектакля...
Вышли на улицу, досидели второе действие в кафе, где коньяк был уже по божеским ценам...
Я вышел из электрички на станции Ильинская, где выходил всю жизнь, возвращаясь из института или разных работ в Москве... Налево по ходу электрички в темноте горела огнями по контуру Ильинская церковь, где меня крестили ребенком. Как она перестроилась — не узнать уже! Направо вдали Жуковский — родной город. Прежде – и при Советах и в 90-е, отсюда я добирался до дома пешком как и все местные жители, до родительской квартиры было километра полтора-два напрямки, транспорт в те времена отсюда не ходил. Можно было доехать до дому и на автобусе, но для этого надо было проехать еще одну остановку до пл. Отдых, а там пилить на автобусе через весь город и в конце бы он довез тебя до дома – долго. Быстрее было добежать здесь эти два километра. Но сейчас здесь ходит несколько маршруток до станции от разных микрорайонов расстроившегося города. Впрочем, в 11 вечера в воскресенье, как я понял, уже никаких маршруток нет. Не было и такси в пределах видимости. В прежние-то времена здесь все время кто-то бомбил на стареньких машинках, подвозя запоздавших с Москвы пассажиров, зачастую вскладчину. А нынче морозец, лавки пристанционные еще работают, выпивки в крайнем случае купить есть где, а вот транспорта никакого. Напиться здесь и замерзнуть. Ах нет, вспомнил, что в России теперь спиртного-то по ночам не купишь, жить стало труднее...
Поразило – как стремительно испарились в окрестной темноте немногочисленные ехавшие со мной пассажиры с моей электрички. Я даже не помню — были ли они вообще? Какая-то девчонка, вроде, тонконогая была, ее встречал парень — вот где они? Прям мистика какая-то... Вот сейчас-то и должно начаться самое ужасное – вернулся в "город Зеро".
Пока я озадаченно размышлял, что же мне делать, не переться же на старости лет в темноту по морозу (как-то не было охоты и сил, и телефона такси не знаю), вспомнилось, как однажды в стародавние времена вот так же поздно возвращался не помню откуда, кажется, с работы в газете в Москве – в 90-е... И тоже – понравились мне какие-то электричечные музыканты, одного до сих пор помню звали — Васей, хоть лет-то уже прошло не счесть. Играл на банджо и пел, а другой то на трубе, то на губной гармошке, да так лихо, что я так расчувствовался, пристал к ним, предложил выйти на моей станции и угостить их чем-нибудь. А они как раз оказались местными, им все равно выходить. Мы вышли, я накупил водки-закуски на все, что было в кармане, и мы пили и пели с ними почти до утра в окрестных кустах, обливаясь слезами от счастья и тоски, как иногда это бывает с малознакомыми русскими алкоголиками, – все эти пьяные братания с первыми встречными. Я обещал им какую-то рекламу и еще черт знает что, чуть ли ни турне по странам Европы и Америки, и они, кажется, мне поверили. Я тогда работал в "Российской газете", и у меня было удостоверение, на котором вверху было написано "Правительство Российской Федерации", потом слово "Удостоверение" (а слово ПРЕССА только на обратной стороне), и этот документ действовал сногсшибательно почти на всех людей, особенно в пиджаках с галстуками, включая милицию. Подействовал он и на пьяных музыкантов, которые не очень-то поняли кто я такой, но ясно было, что большой человек. Оставалось только понять как я при такой величине и значительности оказался с ними в одних кустах и где моя персональная машина... В эту ночь было сказано друг другу много правильного и проникновенного, а под утро мы расстались, надеюсь, что мне не надо было на работу в редакцию... Да и вообще — писать какие-то бесконечные и бессмысленные статьи, что я делал, как дурак, значительную часть своей жизни – это ужасно глупо. Надеюсь, что я не пошел на работу, даже если и надо было...
Приставать к бродячим поэтам и музыкантам это мое пожизненное хобби, а пели они, я вот сейчас вспоминаю тоже какие-то свои стихи. Правда, кто из них двоих был поэтом, я не помню.
Покуда я ходил взад-вперед, промораживался и думал что же мне делать, и начинал уже смиряться с мыслью, что придется мне вот сейчас окончательно вспомнить молодость и переться по морозу, по мильён раз хоженому пути, через темноту, перелески и помойки, и уж если судьба столь несправедлива ко мне сегодня, то проделать это надо торжественно и гордо, а лучше даже самому что-то спеть, придав ностальгическим переживаниям высокое звучание... Но тут вдруг подъехала какая-то задрипанная машинешка без опознавательных знаков такси, и я побежал к ней, просто так здесь машины не останавливаются...
В Жуковском в любой конец 100 рублей — универсальный тариф. Ну, и это напрямки полтора-два, а ежели ехать на машине по городу, то и все три с половиной или больше. Водитель азербайджанец, сейчас русские у нас редко попадаются. Вот пока ехали это короткое расстояние он мне многое успел рассказать на приличном русском — и про новые светофоры, и про конкурентов из интернета, и про пьяных ночных седоков и даже успел расспросить как мне там в Германии живется — все выведал. Кроме того, у нас обнаружились общие азербайджанские знакомые в Жуковском. Когда-то я издавал в городе газету, тогда же подружился написал об одном азербайджанском парне, моем соседе, который сначала работал на рынке, а потом участвовал в наших местных "боях без правил" и даже пару раз побеждал... Мы сняли его сначала с мешком картошки на плече на рынке, а потом в схватке для коллажа – "Батыр Равшан", и все это поместили крупно на первой полосе. Я встретил его в позапрошлом году в один из моих приездов домой, вызвав такси, и он оказался водителем... Мы даже обнялись, он рассказал, что этой моей газетой с его фотографией у матери в Азербайджане по сию пору обклеено полстены. Мне было очень приятно это слышать. Рассказал, что не смог работать на рынке, что жена, которую я знал, от него ушла вместе с детьми и теперь живет с богатым...
Равшан оказался в местной азербайджанской диаспоре человеком известным, таксист посмотрел на меня с уважением, как бы не веря глазам... Вроде из заграницы человек приехал, а таких важных людей знает, как Равшан... Что ж – просто живу уже достаточно давно, и город этот мой родной, хоть уже и не был в нем изрядно... Вот даже азербайджанские таксисты, и те знакомые...
Я, наконец, лег в койку и раскрыл еще раз купленную книгу стихов, в метро посмотрел все же лишь вскользь. Баа, да тут еще и пьеса есть (сколь талантлив наш народ, особенно тот, что сидит!). Не поверите – драма в стихах. Кажется, в последний раз у нас драмы в стихах были модны во времена Пушкина, ну, или, по крайней мере, символистов... Позже уже старались писать прозой – понятней для народа. Пьеса "Крестоносец" (2001 г) захватила меня уже списком действующих лиц. Я не ошибся – это настоящая символистская драма! Именно там надо искать истоки творчества нашего Франсуа Вийона из подмосковной электрички. Судите сами...
Действующие лица
I. Узник
II. Зло в образах:
1)Ангел прозрения
2)Противоречие
3)Эдемский змей
III. Добро
А вот зачин драмы:
Действие первое
Сцена оборудована по образцу одиночной камеры. В центре на лавочке сидит узник в полосатой робе и размышляет:
Еще мальчишкой понял я
Без денег в мире нет житья
И потому я начал красть
За что меня родная власть
Перевоспитывать взялась.
Провел я 30 лет в тюрьме,
Но и сегодня видно мне,
Что я еще тогда был прав... и т. д.
"Прям Шильонский узник какой-то, – подумалось мне. – Несмирившийся романтический герой — "крал и буду красть!"". Надеюсь, это кто-нибудь поставит, а то ведь ставят всякую дребедень, сам видел неоднократно, вот хоть при последнем посещении. А здесь и романтично, и очень жизненно – про тюрьму. Да есть ли вообще ныне драматурги, сравнимые по экзистенциальному размаху, так сказать, с Сергеем Герасименко — поэтом, драматургом и узником!?
На следующей реплике Ангела прозрения:
Кончай кривляться,
Ты звал на помощь, я пришел,
Но вижу зря, прощай...
В одно мгновенье Ангела обволакивает непроницаемое облако, которое тут же растворившись, исчезает вместе с ним...
...книга выпала у меня из рук, а сам я провалился в сладкий... мир ангелов.
Все же сегодня у меня был очень насыщенный, полный впечатлений день... Просто "день поэзии" какой-то... Может быть, теперь здесь в России вот так вообще каждый день, я просто отвык? А что: электрички ходят ежедневно, а сидят у нас вообще круглосуточно!? Полгода темно и холодно, что очень располагает, судя по всему, к творчеству. Свободная страна свободной поэзии...
17.02.17